Просветленные не берут кредитов - [43]

Демоны, жравшие плоть женщины, вновь предстали моим глазам.

Я моргнул, и они исчезли…

Моргнул, и появились снова, еще более жуткие, с окровавленными клыками, львиными гривами и когтями, с острых кончиков течет нечто черное, дымящееся и густое как смола.

Но теперь я их не боялся, поскольку понимал, что это всего лишь картинки, порожденные моим сознанием, и что я могу их убрать, только немного изменив угол зрения…

Ушел страх и перед сидящими рядом людьми.

Если подумать, то и они немногим отличаются от демонов, такие же образы, разве что более стойкие, подвижные изображения на поверхности той трубы восприятия, внутри которой я нахожусь.

Церемония закончилась в тот момент, когда начало светать.

Демоны растворились с протяжным воем, дымом ушли в небеса или втянулись в землю. Молодая женщина перестала стонать и села, тяжело дыша, и на лице ее обнаружилась слабая улыбка. Старшая подруга подошла к ней, помогла встать, и они обе, не прощаясь, зашагали прочь.

Следом начали расходиться остальные.

– Пора обратно, – сообщил наш проводник, вставая.

Несмотря на бессонную ночь, я ощущал себя на диво бодрым, впечатления от ритуала, свидетелем которого я оказался, остались яркие, но как ни странно, вполне позитивные.

Ясно, что я не понял ничего, но так на то и брат Пон, чтобы все растолковать.

Но когда мы вернулись к пещере, он лишь велел мне отдыхать, сказав: «Потом поговорим». Проснулся я после полудня, свежим и легким, осознал, что пропустил завтрак и ничего не получу до завтра, но это меня никоим образом не расстроило.

Монах появился вскоре и, прервав мою медитацию, заявил, что самое время сейчас выстирать одежду.

Уж не знаю где, но он раздобыл кусок хозяйственного мыла, и мы отправились к водопаду. За проведенное в дороге время моя антаравасака пропылилась, украсилась пятнами грязи и пропиталась потом.

Туристов сегодня не было, но около воды торчало несколько аскетов и, раздеваясь у них на глазах, я испытал слабый укол смущения.

– Вот это ничего себе! – сказал брат Пон, заметивший мои неловкие попытки прикрыться. – Неужели ты нашел, кого здесь стесняться, и это среди людей, которые ходят вообще без всего?

Я понимал, что реакция моя выглядит глупо – все равно что нервничать по поводу своей наготы в бане – но справиться с собой не мог.

Так что лишь пожал плечами и изобразил довольно жалкую улыбку.

От стирки в ледяной воде у меня начали ныть суставы, а под конец процедуры я и сам несколько замерз. Поэтому после того, как мы закончили и развесили чистые вещи на ветках ближайшего фикуса, я уселся не в тени, а на солнышке – немного погреться.

Брат Пон, увидев это, усмехнулся и заговорил на тему, которой я, честно говоря, хотел бы избежать:

– Вернемся к только что испытанному тобой смущению. Ничего плохого в нем нет. Бесстыдство древние считали одним из непростительных грехов, стыд отличает человека от животного. Неприятно то, что он проявил себя не в той ситуации, в которой нужно. Включился, если можно так сказать, автоматически, помимо твоей воли и контроля.

Я не нашел ничего лучше, чем снова пожать плечами.

– Дело в том, – тут монах пошевелил бровями, изображая усиленную работу мысли, – что стыд является фрагментом тебя, элементом того, что, условно выражаясь, существует в качестве части «старого тела». Помнишь, мы говорили, что оно должно быть уничтожено и взамен обязательно появится новое?

Я кивнул.

– Отличное средство ликвидации того, что отжило свое, ты видел сегодня ночью.

Обряд «жертвы» на старом кладбище?

– И учитывая, с какой силой ты цепляешься за ненужный хлам, тебе нужно пройти через него, – сообщил брат Пон с таким видом, будто пригласил меня прокатиться на лошадях. – Я уже договорился со всеми, с кем надо. Так что церемония пройдет сегодня.

Мне словно вылили на макушку ведро ледяной воды: опять идти в это жуткое место, но на этот раз для того, чтобы мою плоть жрали чудовищные твари, самому плясать возле костра под чужими взглядами, корчиться на земле подобно разрубленному лопатой червю?

Я отчаянно замотал головой, даже отодвинулся от брата Пона.

– Понятно, что ты не хочешь, – сказал он, откровенно наслаждаясь моей реакцией. – Только страх этот не твой, он не является тобой, это конвульсии не желающей умирать иллюзорной сущности, надетой на тебя, подобно тяжелому, уродливому одеянию. Неужели ты не хочешь от нее избавиться?

Вот тут монах ошибся – ужас меня переполнял самый искренний, настоящий, обжигающий, я почти ощущал, как он глодает мое сердце и как кишки пытаются спрятаться друг за друга.

– Понятно, что здесь тебе не поможет ни один из навыков обычной жизни, ни деньги, ни посты, ни награды, через новый опыт должно пройти только то, что является тобой на самом деле, – брат Пон сделал паузу, а затем повелительным голосом добавил: – Так что готовься, медитируй, отстраняйся.

После этого он поднялся и ушел, и я остался наедине со своими страхами, трясущийся и жалкий.

Несколько часов я без особого успеха пытался справиться с собой.

Но едва начало темнеть, как вернулась прежняя дрожь и возникло детское желание спрятаться. Удрать в одну из пещер, где, как я знал, гнездятся летучие мыши, серо-бурые, размером с кулак, и засесть там в темном уголке так, чтобы меня никто и никогда не отыскал.