Просветленные не берут кредитов - [42]

Судя по их виду, они простояли тут не одну сотню лет, многие развалились, другие покосились.

– Это очень старое кладбище, – сказал брат Пон, и беспокойство мое усилилось.

Зачем мы сюда пришли? Что меня ждет?

Открылась вымощенная серыми плитами площадь, за которой виднелись развалины храма. С новым порывом ветра мне в нос шибанула горелая вонь, и я понял, что по бокам от разрушенного святилища виднеются штабеля вовсе не уродливых толстых ветвей!

Нет, это были обугленные кости, и меж них скалил зубы человеческий череп!

Смятение мягко погладило меня холодной ладонью, и я умоляюще посмотрел на брата Пона. Монах ответил невинной улыбкой, а наш проводник обернулся и сказал, обнажив клыки не хуже, чем у черепа:

– Осталось дождаться братьев. Скоро они будут здесь.

Тут уж мое смятение переросло в панику.

Честно говоря, я надеялся, что брат Пон успокоит меня, расскажет, зачем мы сюда явились.

Но он и не подумал этого сделать – после того как мы уселись на ступеньках храма, он завел с нашим проводником длинный разговор, причем не на английском, так что я не понял ни слова.

Мне осталось только ежиться на ветру, что внезапно стал холодным, и смотреть по сторонам – на кости, среди которых попадались и человеческие, на руины и черное пятно кострища в центре вымощенной площадки.

Судя по нему, тут иногда разводили очень сильный огонь.

«Братья» начали собираться, когда на фиолетовом куполе неба обозначились звезды. Первым явился голый аскет с длинной, едва не до пят косой, в которой звенели колокольчики, за ним пришли две женщины в одеяниях буддийских монахинь, одна за пятьдесят, другая около тридцати, насколько я мог разглядеть во тьме.

За храмом обнаружилась громадная куча дров, и я помог принести несколько охапок. Наш проводник щелкнул зажигалкой, пламя разгорелось, и стало видно, что аскет татуирован с ног до головы, так что напоминает больше змею, чем человека.

Впечатление усиливали глаза, узкие и холодные.

Приковылял одноногий калека на костыле, и последним явился некто приземистый, чудовищно широкий, с уродливым лицом, напоминавшим маску человекообразной обезьяны.

Эта компания, собравшаяся во тьме на заброшенном кладбище, внушала мне настоящий ужас. Я прилагал все усилия, чтобы не показать его, но страх время от времени прорывался дрожью в пальцах и сохнущими губами.

Что мы здесь делаем? Ради чего пришли?

Татуированный удовлетворенно щелкнул языком и заговорил, а брат Пон начал переводить шепотом:

– Сегодня мы подвергнем испытанию нашу сестру, что решила принести жертву. Отдать ради знания саму себя и постигнуть глубочайшие истины, доступные смертному. Готова ли ты?

Младшая из монахинь уверенно кивнула, хотя я видел, что она тоже боится.

– Тогда приступим, – татуированный поднялся.

Неподалеку от большого костра развели маленький и из руин храма, где наверняка имелся тайник, принесли кучу разных вещей – старинный кинжал, барабан из кокосового ореха, трубу, изготовленную, как я определил не сразу, из берцовой кости человека.

Старшая из женщин что-то долго объясняла младшей, затем ей дали выпить из фляжки и оставили у маленького костра. Мы же, остальные, сгрудились вокруг большого, который без новых дров начал понемногу угасать.

«Сестра» некоторое время неподвижно сидела около пламени, обхватив колени.

Потом она вскочила, словно услышала некий звук, и уставилась вверх, в небо. Подхватила жезл с пучком перьев на верхушке и закружилась в диком, исступленном танце.

Остановилась так же резко, и в руках ее оказался барабан.

Залетали ладошки, выбивая неровную дробь, и к этому звуку добавился голос – хриплая песня, даже не песня, а призыв!

– Уййййяяяя! – понеслось над кладбищем, и звуки ночных джунглей на миг стихли.

Мне показалось, что нечто вроде крупной летучей мыши пролетело у меня над самой головой, и я невольно пригнулся. Большой костер к этому времени погас совсем, от малого осталось несколько язычков пламени, и я решил, что темные тени, собравшиеся вокруг женщины, мне почудились.

Но она вдруг забилась в припадке, упала наземь, принялась кататься, размахивать руками.

Я глянул на брата Пона – неужели он не вмешается?

Но наставник лишь приложил указательный палец к губам, а затем, наклонившись вперед, взял меня за запястье. От резкой боли в голове я вздрогнул, и картинка перед моими глазами в один миг изменилась, я увидел, что вокруг молодой женщины в одеянии монахини толпятся жуткие, гротескные фигуры, словно явившиеся из ночного кошмара гибриды людей и зверей!

Они рвали ее плоть когтями и зубами, в стороны летели ошметки мяса, били струи крови.

От отвращения меня затошнило…

– Это лишь иллюзия, – прошептал брат Пон, наклонившись к самому моему уху. – Ничего этого не существует.

Он перестал держать меня за запястье, и картинка вновь сменилась: лужица углей и лежащая рядом с ними на каменных плитах женщина, что стонет и дергается, бормочет что-то неразборчивое.

Облегчение накрыло меня словно теплое одеяло: все это лишь видение…

Но почему она тогда ощущает укусы?

– Пробуй сам, – произнес брат Пон. – То, что ты видишь сейчас, тоже иллюзия. Одна стоит другой.

Он вновь схватил меня за запястье, и мир поплыл у меня перед глазами, не так, как это бывало в те моменты, когда я видел потоки дхарм, а таким образом, будто поехала натянутая на него пленка, вроде бы прозрачная, но в то же время искажающая восприятие.