Просвещенные - [44]
И тут она позвонила. Говорила она тихо, голос немного дрожал. Хотел бы я вспомнить — ради правдивости описания, ради более полного понимания человеческой природы, — что именно она произнесла. Полагаю, она сказала: «Я беременна». Хочется верить, что моя реакция была мгновенной и безукоризненной. Хочется верить, что даже в столь юном возрасте я вел себя достойно.
Наверное, я спросил Анаис, что она собирается предпринять. Она, не веря своим ушам, вроде бы ответила, что еще подумает. «Я хочу все сделать правильно». Я почти не сомневаюсь, что сказал именно это. В ее ответе я уверен полностью: «Посмотрим».
4
В такси по дороге в аэропорт Баколода я вынимаю из сумки фотоальбом Криспина. Потрескавшаяся виниловая обложка пахнет оплавившимся пластиком. Листаю страницы: подкрашенный вручную снимок младенца Криспина с отцом, они в одинаковой форме, оба отдают честь; передержанный снимок молодого Криспина, с бородой, в солдатской форме, с «Калашниковым» в руках, который он держит, как гитару, на фоне заросшей зеленью горы; поляроид, запечатлевший «возникновение» арт-группы «Пятеро смелых»: Мигги Джоунс-Матуте и Данило де Борха, в набедренных повязках, на заднем плане, и Криспин, в индейской рубахе, стоит между Марселем Авельянедой и миниатюрной Мутей Диматахимик, обнимая обоих. Дальше снова семейные фотографии: четырнадцатилетняя Лена делает «колесо», ее длинная красная юбка тюльпаном раскрылась к небу; девятилетний Нарцисо, в костюме Шерлока Холмса, выдувает из трубки мыльные пузыри; Младший и Леонора во время предвыборной кампании, в ярко-сиреневых фермерских шляпах, стоят перед старым паровозом Балдвина[144]; Криспин в окружении своих многочисленных кузенов на семейном сборище на морском курорте (на одном из братьев майка с лицом Младшего и надписью: «Я переизбираю своего Сальвадора»). Есть также фотография симпатичной девчушки с карими глазами и пшеничными волосами, лет, наверное, трех. Выцветший снимок не подписан.
Дульсе и Джейкоб обогнули бассейн на полном ходу. Джейкоб бежал, как будто у него горели штаны. Руки, ноги, золотые локоны Дульсе мелькали так, что уже не различить. Она указала на времянку, где садовник хранил свой инструмент.
— Туда, — прошептала она. — Надо сделать так, чтоб они нас увидели.
Джейкоб не поверил своим ушам:
— Ты серьезно?
Дульсе кивнула в ответ:
— У меня есть план.
Они зашли в темную времянку. Дульсе нашла моток веревки, привязала один конец к дверной ручке, протянула ее в дальний конец помещения и села в углу.
— Так, — сказала Дульсе, — я останусь здесь, а ты выйдешь, чтоб они тебя увидели.
— Что?! Я?! Да ты спятила!
— Я старше тебя на месяц, так что слушайся. Кроме того, ты еще вчера говорил: я всего лишь девчонка.
— Н-но… но… — заикался Джейкоб. — Я не то хотел сказать. Если они сюда заберутся, нам конец.
Дульсе посмотрела ему прямо в глаза:
— Положись на меня.
Джейкоб вышел, как раз когда двенде добрались до сада. Они смотрели по сторонам, кто-то даже любовался цветами. Не нравится мне эта затея, подумал Джейкоб. Но Дульсе вытаскивала их из таких заварушек, что ему оставалось только полагаться на нее.
— Эй! — крикнул Джейкоб. — Эй, вы, тупые коротышки! Вот мы где!
Двенде обернулись. Снова радостно захлопали, обнажили похожие на сосульки зубы и поскакали в сторону времянки. Джейкоб забежал внутрь и сжался в комок рядом с Дульсе.
— Готов? — спросила Дульсе.
Ожидание, казалось, длилось вечно. Наконец показались шесть пар оранжевых глаз. Они плыли в темноте, косились по углам, поглядывая то наверх, то под ноги. И вот одна пара округлилась на ребят. Послышался леденящий душу смешок, и шесть пар оранжевых глаз, внезапно покраснев, уставились на них.
Криспин Сальвадор. «Ночи в Кесон-Сити» (вторая книга трилогии «Капутоль»)
— Скажи, что это не твой, — сказал Дуля. — Откуда ты знаешь, что он от тебя?
— Знаю.
— Откуда? Может, у нее симпатичный водитель или из слуг кто-нибудь?
— Дуля, пожалуйста. Знаю, и все.
— Ты знаешь, потому что сейчас у вас все-все-все в порядке. А что будет, когда у вас все-все-все пойдет наперекосяк?
— Вы с Булей научили меня, что такое хорошо и что такое плохо.
Дуля сидел сгорбившись за столом, установленном в его убежище, похожей на пещеру гардеробной. Дверца одного из шкафов был открыта настежь, и за сдвинутыми вбок рубашками и костюмами виднелся целый стеллаж для оружия. Спокойная риторика Дули жгла пуще Булиных злобных выкриков. Сейчас она, осипшая, сидела в спальне.
— Ты очень расстроил бабушку. Ей пришлось выпить бренди. Ты знаешь, как это нехорошо.
— Так что ж мне теперь делать?
— Доверься нам. Не стоит жертвовать своей юностью.
— Я вам, конечно, доверяю. В том-то и дело. Если мне придется уйти из дома и устроиться на работу, я готов.
— Какой ты эгоист! Ну почему ты обязательно должен думать только о себе?
— И что же такое, по-твоему, эгоизм? Я готов отдать все, чтоб у этого ребенка была достойная жизнь.
Дуля лишь покачал головой. И снова вздохнул:
— Ты еще салага.
— Если надо, я уйду.
— Тебе всего семнадцать.
— Хватило сил заделать ребенка, должно и на воспитание хватить. — Эту фразу я слышал в фильме «Пацаны в капюшонах»
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».