Просвещенные - [112]

— Папа, мне кажется, я поняла, что такое политика.

Бой в восторге:

— Вау! Какая ты умница! Ну, расскажи нам своими словами, что ты поняла.

— В общем, так, — начинает Гёрли, — президент трахает рабочий класс, а правительство только и знает, что спать. На народ все плевать хотели, ну а будущее по уши в дерьме.

Бой Бастос с гордостью целует ее в лоб.

Когда Гёрли вырастет, она выйдет замуж за видного юриста Аррайко и станет самым популярным в стране экономистом, сенатором, а затем и вице-президентом. Когда президента смещает очередная революция на Эдсе, его пост занимает Гёрли. Произнося президентскую присягу, она вспомнит все уроки, преподнесенные ее отцом, видным борцом с предрассудками Боем Бастосом, и заветы ее трудолюбивого дедули Эрнинга. Президент Гёрли Бастос Аррайко станет надеждой нации. В итоге анекдот-то все равно про нас, и чем он кончается, известно всем и каждому.

* * *

Таксист весело так спрашивает:

— Форбс-парк, сэр?

— Да, — отвечает молодой человек. — А откуда вы знаете?

Таксист насвистывает мелодию из рекламы «Мальборо» и высунутой в раскрытое окно рукой делает волну.

— Солнце еще не вышло, — говорит он, — но и дождь перестал.

— Так вот чему вы так радуетесь?

— Да, сэр. А еще тому, что они так и не поймали Лакандулу.

Пока машина разгоняет лужи затопленной части Эдсы, молодой человек готовит свою речь и мысленно ее репетирует.

* * *

В Форбс-парке усаженная огненными деревьями Флэйм-Три-роуд покрыта ковром красно-оранжевых соцветий. Даже после тайфуна на ветвях еще остались густые красные скопления. Такси едет сквозь огненный туннель.

В детстве он с мамой и папой ходил навестить бабушку с дедушкой, чей дом был через дорогу. Для него это одно из немногих воспоминаний о родителях — лепестки огненного дерева стелются по дороге, парят и пылают вокруг, как тысячи линз, в которых преломляется солнечный свет тысяч ждущих впереди дней детства.

Он расплачивается с таксистом и медленно идет к воротам дома. Утерев глаза, звонит в дверь. За оградой слышны аплодисменты шлепанцев. Дверь открывает слуга — одноглазый Флойд. Он удивлен. Говорит, что бабушка с дедушкой в доме, кушают мерьенду. Флойд принимает чемоданы. Во дворе акация, на которую наш мечтательный протагонист любил залезать еще в детстве, пала жертвой шквального ветра — раскуроченные ветви обнажили белую как кость плоть ствола. А вот дом все тот же.

Далее следует сцена, проще которой мне описывать не приходилось.

Отраженное в стекле раздвижных дверей лицо нашего протагониста имеет достаточно сложное выражение, чтобы скрыть простые эмоции. Его решительный шаг сбивается. Прозрачную дверь в гостиную — с шумом раздвинули. Бабушка отрывается от стола посмотреть, кто это. В радостном смятении она теребит деда за руку. Оба с трудом поднимаются, чтобы встретить ребенка, которого считали для себя потерянным. А он не может произнести и слова из тех, что повторял про себя. И понимает, что они не очень-то и нужны.

Слова, должно быть, придут позже, и молодой человек, наверное, разберется, что именно ему нужно сказать. Из двух предложенных жизнью вариантов он, скорее всего, выберет третий — щадящий. Компромисс — это когда нет проигравших, наверное, скажет он себе — или что-то в этом духе, — понимая, что ему еще предстоит убедиться, так ли это на самом деле. Однако возвращение домой могло бы стать свидетельством готовности к сближению — внука с бабушкой и дедушкой, и, если у него достанет храбрости рассчитывать на прощение, отца с ребенком, каким бы запоздавшим ни было это сближение. Спустя годы он, наверное, вспомнит, как все это происходило, и, возможно, напишет об этом со всей искренностью и прямотой.

10

Но сначала он должен разгадать одну тайну.

Самолет снижается со стороны высокого солнца, а наш протагонист, сидя у иллюминатора и спускаясь, подобно богам, с небес, представляет себе, как он коснулся бы воды, протянул бы руку, взял бы камешек и перевернул бы его, чтоб на другой стороне прочитать нацарапанный крошечными буквами ответ. На одном из этих островов живет она. Драгоценный камень в форме запятой в короне из семи засахаренных изумрудов на ленте голубого бархата. Цивилизация принесла острову имя после тысячелетий безымянности. Остров Дульсинея.

Когда этот день только начинался, он все думал: вот последнее такси, последний рейс — и все прояснится окончательно. Расшевеленный пятерней рассвета, он бодрствовал возле иллюминатора и с нетерпением ждал взлета, упершись лбом в вибрирующее стекло.

Поплыл, меняясь на ходу, рельеф — сперва темные крыши трущоб, похожие на усыпанный огнями кубистский пейзаж, туманные горизонты сахарного тростника, беспорядочная сетка дорог, бледных, как шрамы, на сумеречном ландшафте, разбитые зеркала рисовых полей, отражающих пиццикато первых солнечных лучей. Когда солнце взошло над Пампангой, следы опустошения, до сих пор не зажившие после извержения Пинатубо, поразили его.

* * *

Множество вариантов развития событий каждой незаконченной истории создают широкое поле для маневра. Возьмем, к примеру, такой.

Заголовок газетной передовицы: «SMS-революция — что произошло после Эдсы-5!» На фотографии преподобный Мартин стоит в наручниках перед президентом Фернандо В. Эстреганом, лицо главнокомандующего полно укоризны. Рядом с ними — суровый сенатор Бансаморо, который, как явствует из подписи, «лично арестовал взбунтовавшегося священника