Простые вещи - [18]

— А с матерью по-другому было? — спросил Саня.

— Конечно, — кивнул отец. — Ты представить себе не можешь, до чего я ей благодарен. Я ее, любя, отпустил, помучился и понял: могу все. Я себя зауважал, силу почувствовал, свободу. Пока не поймешь, что есть в тебе сердечная сила, — с чем к людям идти? Твоя мать мне дорогу открыла.

Саня удивленно взглянул на отца — вот уж не думал, что отец у него философ.

— А я, наверное, Инку никак забыть не могу, — сказал Саня и понял, что говорит сущую правду. — Мы ведь с ней хорошо жили, и мне иной раз кажется, что она просто в длительной командировке, вот-вот вернется. Может, я однолюб? Было у нас в семье такое?

— Не знаю, сынок, — развел руками отец. — Ты лучше у матери спроси. Она больше в таких делах понимает.

«Может, и вправду махнуть, не откладывая? — мелькнуло в голове у Александра Павловича. — Да и зачем откладывать? Еще случится что-то, не ровен час!» И еще подумал, что тоже отпустил Инну, любя. Или не отпустил?

Глава 5

Миша вернулся домой гораздо раньше, чем ждала Ляля, открыл дверь и протянул ей охапку огненно-красных тюльпанов.

— Помнишь? — спросил он с улыбкой.

Ляля взглянула на мужа сначала с недоумением, потом тоже улыбнулась и даже покраснела — ей вдруг почему-то стало неловко за себя давнюю, своенравную и строптивую. Она вспомнила, как вышла на балкон, а там лежит, пламенея, целая груда тюльпанов. С удивлением оглянулась вокруг и увидела: сидит на дереве Миша и смотрит на нее с вниманием и нежностью. А она в тот день не пошла на свидание, хотя они с Мишей договорились о встрече. «Подумаешь! — решила она. — Ничего страшного, перебьется!» Какие-то у нее дела набежали, сейчас она уже не помнила какие. А вот тюльпаны запомнила. И Мишу, сидящего на дереве.

— Если гора не идет к Магомету, Магомет становится птицей, — сказал он невозмутимо, когда Ляля его заметила. — Мне все же хотелось повидать тебя.

Ляля оценила Мишин юмор. Может быть, в тот день она впервые вообще его оценила.

— Погоди немного, — сказала она, — гора придет.

Она спустилась вниз, вышла из дому и тоже влезла на дерево, и они долго сидели в зеленой беседке между небом и землей и разговаривали. И еще дольше стояли у нее на столе отчаянно-красные тюльпаны. Миша и потом сигналил ей иногда огненными букетами — когда она зарывалась или чего-то не замечала. Но прошло столько времени, и она забыла об их условных знаках. А сейчас к чему букет? Просто напоминание? Или деликатная просьба остановиться и не ходить туда, куда не следует?

Она испытующе взглянула на мужа. Тот ее обнял, прижал к себе с нежностью, и в тепле его рук растаяли все Лялины тревоги и вопросы, осталось только ответное тепло. Прискакала Ирка, и обычная домашняя жизнь потекла своим чередом. Ляля отправилась ставить цветы в воду, папа с дочкой пошли мыть руки. Потом они на кухне ужинали, и Миша рассказывал про доклады на конференции, были среди них до того интересные, и вот он подумал… Иринке тоже было что рассказать, и она рассказала, как играла сначала с дядей Саней, потом с тетей Верой.

Миша оживился, услышав про Веру.

— Ну и как себя чувствует мой боевой соратник по ремонту? — осведомился он с улыбкой. — Мы ведь славно с Верочкой потрудились, скажи, Лялек?

— Да! Я до сих пор нарадоваться не могу, — отозвалась Ляля и оглядела кухню, предмет своей особой гордости, с чувством необыкновенного удовлетворения. — А соратник чувствует себя очень даже боевито. Приготовься, что и тебя могут призвать друзья на помощь, — добавила она. — Вера с Саней бегают сейчас по квартирным делам, оформляют бумаги. Оформят и, я думаю, будут ремонтироваться. Так что у тебя есть шанс принять участие в их ремонте.

— Всегда готов, сама знаешь, — добродушно отозвался Миша. После того как он освоил всевозможные мужские работы, он чувствовал себя настолько комфортно, что ему даже хотелось помочь.

Лялю радовала отзывчивость мужа, она прекрасно знала на собственном опыте одинокой жизни, что не всегда и не все охотно берутся за чужие дела.

— Ты мне еще про какую-то свою подругу хотела рассказать, — вспомнил Миша.

Но Ляле совсем не хотелось возвращаться к дневным беспокойным мыслям, на нее уже наплывали совсем другие, вечерние, и не мысли даже, а волны — теплые, разнеживающие. И тюльпаны, стоящие на столе, пламенели только любовью.

Миша взглянул на жену, потом на дочку и сказал:

— А не пора ли нашей девочке баиньки? Пойдем-ка почистим зубки и в кровать!

— Пора! Пора! — благодарно поддержала Ляля. — Папа тебе сказку расскажет, а я быстренько посуду помою и приду тебя поцеловать.

Сказка примирила Иринку с чисткой зубов, и она отправилась в ванную. Миша привлек к себе Лялю и поцеловал в шею возле плеча, она откинула голову, и тогда он коснулся губами ямочки между ключиц — всегда, когда он целовал ее в эту ямочку, она смеялась тихим воркующим смехом. И, услышав этот смех, он прижимал ее к себе крепче, и ничего не было для него отраднее этого теплого счастливого воркования.

— Я, пожалуй, не буду вечером работать, — шепнула Ляля.

— Я помогу тебе… не работать, — шепнул он в ответ.

Потом она стелила постель, а он укладывал Иринку, она пришла поцеловать дочку на ночь, и они втроем болтали и смеялись. Ирка никак не могла угомониться, подскакивала, возилась, хихикала и требовала продолжения сказки. Вдруг Миша сделал очень серьезное, значительное лицо.