Простые вещи, или Причинение справедливости - [19]

Максим Николаевич давно подозревал, что с его первой женой, Натахой Сапаровой, супругой переставшей быть в незапамятные времена, но оставшейся близким человеком что-то не так. Она выглядела странно, говорила странно, она… потускнела. И вот не так давно (черт бы побрал ее деликатность) Наталья открылась, рассказала ему о своей болезни. Что с этим делать, Лазарев не знал, да и возможно ли? Сегодня он шел к ней в больничку: уж это происшествие с троллейбусом она скрывать почему-то не стала, позвонила ему одному из первых. В сущности, у нее и не было никого — родители умерли давно, остались только он, пара подружек да Анька. Хорошая девка, кстати, добрая, неглупая. Как славно, что удалось ее пристроить в Силезский университет в Опаве.

В размышлениях обо всем этом Лазарев припарковался на обширной площадке онкологического корпуса свой «Дискавери», нагрузился традиционным пакетом с фруктами и, зажав подмышкой букет колючих чайных роз (Наткины любимые), пружинистым шагом направился в один из трех корпусов. По дороге он попытался переключиться на оптимистический настрой, даже начал насвистывать что-то, но, наткнувшись на мрачный взгляд мужчины с противоестественно толстым перебинтованным горлом, с облегчением отбросил фальшивую веселость.

Через десять минут Лазарев и Наталья сидели в просторном холле. Кремовый керамогранит на полу, чуть зеленоватые оштукатуренные стены, скрытое освещение в потолочных нишах, мягкие кресла и двухместные диванчики, жардиньерки с ухоженными разлапистыми растениями (пожалуй, что и натуральными), большая жидкокристаллическая панель, беззвучно транслирующая новостной канал. Выглядело все спокойно и, тем не менее, вызывало ощущение обреченности.

— Мы будем бороться. Мы должны бороться, Натаха! Давай найдем хороших врачей — Израиль, Германия, Швейцария, ну… я не знаю, давай же делать что-нибудь! Ведь сидеть просто так — глупо и жестоко. Почему ты молчишь? — Лазарев, исчерпав свой небогатый запас аргументов, перешел к эмоциональному воздействию.

— Макс, послушай, — Наташа чуть запнулась, разглядывая трехцветную молодую кошечку, теревшуюся об уютно гудевший в углу кулер. Откуда здесь кошка? Не должно быть, но ведь успокаивает. Оперев подбородок на сжатые кулачки, Наташа продолжила: — обстоятельства несколько изменились. Я рада, поверь мне, очень рада твоему участию. Знаешь… Ведь у меня и нет никого, кроме тебя. В смысле — никого, кому я могла бы довериться.

Лазарев растеряно передернул плечом:

— О чем ты? Что изменилось и, главное, — что может быть важнее твоей жизни? Извини, но я так ставлю вопрос.

— Подожди, не перебивай! Мне тоже небезразлична жизнь. Видишь ли, если болезнь будет развиваться и дальше, то я обречена, причем в самые короткие сроки. Несколько месяцев, максимум год. И лечение бесполезно.

— Если? Рассказывай же!

— Так я и говорю. Это сложно объяснить, я и сама не понимаю, в чем тут дело. В общем, я поправляюсь. Так говорит Кельман, ну ты знаешь, о ком я, он мой доктор. Ничего еще точно неизвестно, но по всем признакам это не ремиссия, а выздоровление.

— Так это же здорово! — Максим Николаевич вскочил и, нервно потирая руки, совершил два рейда до дивана напротив и обратно. — Вот что! Тебе нужен покой. Да! Нет… Когда тебя выписывают? Подожди, это так неожиданно. Послушай, сколько тебе здесь еще оставаться? Давай на море? Ах да… Там солнце, инсоляция, это все вредно. Давай в санаторий? В хороший санаторий? Я все устрою, оплачу, отвезу. Гос-споди, Натаха, черт тебя дери, ты так меня напугала!

Наташа откинулась на спинку и с блуждающей улыбкой разглядывала размахивающего руками бывшего мужа. Ему шла аура чепрачного цвета, как у шерсти породистой немецкой овчарки. Насколько же он был несерьезным когда-то! Но всегда, всегда этот добрый клоун, заботливый кавалер, отличный собутыльник и душа компании, любитель выпить (нечасто, но со вкусом), балагур и немножко повеса Макс оставался надежный и преданным другом. А вот как муж — отстой… Да и не мог он быть хорошим мужем, ни для нее, ни для какой-то другой. Так он устроен. Что ж, наверное, в этой жизни я заслужила только друга, но не супруга… подпруга, натуга, севрюга, хапуга… стоп! Дурочка, у тебя что, в голове включилось Т-девять? Все, все, хватит.

— Макс! — Наталья хлопнула в ладоши, привлекая внимание Лазарева. Пожалуй, в этих стенах делать такого не следовало: пожилая женщина, сидящая поодаль, вздрогнула и с грохотом уронила на пол костыли, — Максим! Нервы у меня совсем истрепались, и их нужно беречь. Успокойся и ты, на нас уже смотрят. Сядь, пожалуйста, и послушай меня. У меня есть план, и ты можешь мне помочь.

— Да, да, конечно, Натаха, — Максим Николаевич с готовностью присел рядом, схватив руку бывшей жены, — говори, я все сделаю.

— Итак. Я пробуду здесь еще неделю. Навещать меня не нужно, я же вижу, что тебе здесь неуютно. Тебя буквально корежит от этого всего, — Наталья махнула рукой в направлении процедурной сестры, аккуратно катившей тележку с позвякивающими капельницами. — Еще несколько недель я должна здесь пробыть, обещала Борису Марковичу. Знаешь, анализы, исследования, все такое. Потом я хочу уехать.