Простые вещи, или Причинение справедливости - [14]

Шрифт
Интервал

Соседями по этажу оказалась немолодая пара с дочерью Анжелой, сверстницей Анечки. Не по годам развитая («продвинутая», как Анечка ее охарактеризовала) Анжела, видимо, поздний ребенок, немного нервировала Наталью своей взбалмошностью, капризностью и неуважительным отношением к родителям. «Муссолини», — как-то вечером тихо произнесла Анечка (эрудиция и образное мышление Анечки частенько ставили Наталью в тупик), услышав крики Анжелы через три стены.

Однажды, уже на исходе второй недели отдыха, Наталья возвращалась с «тихой охоты», куда она выбралась после обеда в компании с задумчивым и сегодня чуточку печальным Андреем Виленовичем Атановым, отцом дуче. Этот человек, которому можно было дать изрядно за шестьдесят, чем-то походил на трезвого Михаила Ефремова и вызывал симпатию не столько своим обликом, весьма приятным, сколько терпеливым отношением к жизни и доброжелательным восприятием окружающего мира. Инженер по профессии, вот уже тридцать лет он преподавал в Техническом университете Излучинска на кафедре энергетики. Его сердечность, порядочность и трудолюбие показались Наталье такими же прирожденными, как цвет глаз или тембр голоса, что было недалеко от истины — родители инженера, ныне покойные, были из высланной в тридцатые в Казахстан ленинградской интеллигенцией.

Выяснилось, что круг интересов Андрея Виленовича (называть его хотелось обязательно по имени-отчеству) выходил далеко за пределы обязанностей отца, мужа и доцента провинциального вуза. Энциклопедические знания соседа оказались такими разносторонними, а стройность изложения мыслей настолько изящна и привлекательна, что эта, уже третья «грибная беседа», в очередной раз увлекла Наталью пугающей точностью выводов собеседника, на этот раз — относительно эволюции института социальной этики в России.

— Мои студенты — неглупые и добрые дети, — Андрей Виленович, присев, аккуратно приподнял ножичком листву, под которой показалась шляпка крепенького груздя. — Но порою, беседуя с ними, я ловлю себя на мысли, что их гражданское взросление, любезная Наталья Олеговна, никогда не закончится, если вообще начиналось. Что это, как не явные признаки деградации суперэтноса? А Москва, пожравшая уже несколько поколений молодежи? Не напоминает ли она вам классическое описание химеры с ярко выраженной отрицательной комплементарностью относительно России? Бог с ним, со звездным небом над головой, с ним разберутся астрономы. Но что прикажете делать с нравственным законом в душах наших детей?

— Вам не нравится современная молодежь? Кстати, отчего вы решили, что я читала Канта и Гумилева?

Хитро прищурившись, собеседник кинул короткий взгляд на свою спутницу и произнес:

— Читали. И осмысливали, это видно. Университетское образование, подкрепленное домашним, и не из последних — у вас в глазах светится. Кстати, разделять их точку зрения не требуется. Довольно того, что задумались, это редко сейчас встречается. Что же касается молодежи… Сами как думаете, есть у нее будущее?

Аккуратно обойдя муравейник, Наталья ответила, тщательно подобрав слова:

— Я уверена, что воспитание, можно сказать «взращивание» пассионарного ядра в нашей стране пресеклось последними десятилетиями (последовал грустно-одобрительный кивок Виленовича). С пассионарной индукцией покончено, она умерла вместе с Лихачевым, Солженициным и Капицей. Но я верю в институт семьи, и вы, Андрей Виленович, мне кажется, тоже.

— Боюсь, что вы правы, — вздохнув, пожилой человек двинулся к опушке, машинально отводя прутиком паутину от лица. — Элите не нужна думающая молодежь. Элите нужна власть. Да и та — не для дел, которые прославят эту власть на века, а лишь для конвертации власти в материальные блага. Сама же элита — пигмеи, стоящие на плечах уже ушедших в небытие атлантов. А вот семья… Посмотрите, как причудливо растет папоротник!

— Да, красиво. Но — продолжайте!

— Так вот. Думаю, из тех, кому сейчас меньше тридцати, книгу в руки берет из сотни — один, хорошо, если двое. А остальные — планшет с новостями, твиттерами, фейсбуками, инстаграммами. Потому что модно. Эти девяносто восемь взращены на Comedy Club или, прости господи, «Реальных пацанах», мыслят хэштэгами, а их идеал — Марк Цукерберг. Такая поддельная мультяшная жизнь вытесняет из головы что-то важное. Что-то, до чего можно дойти только своим умом, через настоящие трудности, но вернее всего — с помощью семьи. Нескольких поколений семьи. А семей-то у нас и нет. Все норовят побыстрее от родителей уехать, и желательно в Европу. Этими, как их… Дауншифтерами и фрилансерами.

— Не сгущаете, Андрей Виленович? — за «Реальных пацанов» Наталья чуть обиделась, ей нравились эти парни «так-то с Перми».

— Увы, хотел бы ошибаться, но я же с ними разговариваю, стучусь внутрь. Стеклянные глаза, пустые сердца. Да ведь и не злые они, нет. Добрые, но эта доброта сродни жалости пятилетнего ребенка к маленькому щенку. Никогда не дорастает она до гражданской позиции, до просвещенного великодушия гражданина державы, довольного своим трудом, жизнью, страной. Нет никакой державы. Есть сырьевая площадка. А, впрочем, ведь я и сам воспитатель никудышный, вы заметили. Вот и ворчу. Но меня хотя бы на это хватает. Быть может, для вас будет новостью, но многие преподаватели в высшей школе — совсем не ученые и не педагоги.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.