Пространство памяти - [14]

— Это мои... Как же они называются... эти штуки?

Она замолчала, перебирая в уме всевозможные слова, безуспешно пытаясь припомнить нужное.

— Иди-ка отсюда, — сказала она с улыбкой, но твердо выпроваживая Джонни из кухни. — Сядь где-нибудь, отдохни, а я принесу тебе чай.

Джонни переступил через целый архипелаг кошачьих мисок со скисшим молоком (в одной лежали нарезанные дольки банана) и вышел из кухни. Ему безумно хотелось спать — заснуть бы по-настоящему, глубоко! — но это казалось недостижимым.

В гостиной на полу лежал относительно новый ковер, правда, давно не чищенный и не метенный, стоял небольшой столик, четыре металлических стула с виниловыми сиденьями, широкий диван, когда-то, похоже, обтянутый простецкой зеленой шотландкой, и кресло, всё в кошачьей шерсти. У стены примостился небольшой секретер с откинутой крышкой и аккуратными отделениями для бумаг. В одном из них Джонни увидел кожуру от банана, в другом — туалетную бумагу (которой в уборной не было). На стене висели две картины: на одной утки опускались на воду, их лапы и поднятые крылья четко выделялись на фоне яркого заката; на другой — по огромной равнине бешено скакали кони. Выйдя из гостиной, Джонни увидел темную лестницу и, поднявшись по ней, обнаружил на следующем этаже площадку и еще две просторные комнаты. Судя по всему, это и были настоящие спальни, так как комната, в которой, по-видимому, спала Софи, первоначально скорее всего предназначалась для завтраков. В одной из комнат Джонни увидел двуспальную кровать с матрасом, подушкой и четырьмя одеялами, сложенными в ногах. Внизу снова завопил чайник, но на этот раз тотчас смолк. Несмотря на кошек, запах и сыр в мыльнице, Джонни ужасно хотелось улечься на кровать.

«Какого черта я тут все осматриваю? — недовольно подумал он. — Можно подумать, собираюсь остаться». Правда, если поразмыслить, больше идти ему было некуда.

— Ты здесь? — позвала Софи с площадки, прибавив какое-то имя, которого Джонни не разобрал. Голос у нее был старческий, но манера говорить четкая и даже изящная.

Спустившись, Джонни увидел, что она поставила на небольшой столик пять чашек с блюдцами, а чайник накрыла бабой с разбитым лицом и юбкой из грязноватых цветных лоскутов.

— А теперь пирожные! — радостно вскричала Софи, исчезла и вскоре вернулась, держа в руках огромное обливное блюдо с отбитым краем, на котором лежали пачка печенья и шоколадный кекс в целлофановой обертке. Джонни, начавший понемногу привыкать к царившему в доме запаху, обрадовался при мысли о предстоящем безумном чаепитии. Такова жизнь с ее тайнами: это тебе не хорошо отлаженный точный, великолепно смазанный механизм со множеством выверенных циферблатов, а никому не понятный, безумный конгломерат кое-как пригнанных, спотыкающихся частей — тут и огромный кран, и сыр в мыльнице, и вязаная баба с разбитым кукольным лицом на чайнике. Джонни всегда различал неровный стук этой машины даже под чистой и благополучной поверхностью собственного дома. А теперь он увидел ее воочию. Софи присела на краешек стула и поглядела на него поверх заварочного чайника.

— Только не думай, — заявила она неожиданно, — что раз ты здесь... — Она помолчала и прибавила: — ...то можешь всякое себе позволить.

У Джонни от удивления отвисла челюсть.

— Никогда не знаешь, куда такое может завести, — сказала Софи.

— Ну ладно, — придя в себя, ответил Джонни. — Я уважаю твои принципы.

Она одобрительно улыбнулась и наклонила чайник над стоявшей рядом с ней чашкой. Из потемневшего носика полилась прозрачная струя. Софи наполнила две чашки чистым кипятком. Джонни принял чашку из ее рук скорее с облегчением, чем с разочарованием, однако Софи сидела, уставившись в собственную чашку, словно понимала: тут что-то не так.

— Уж очень слабый, — с сомнением пробормотала она.

— А мне такой нравится, — ответил Джонни, распечатывая пачку печенья.

Софи жадно посмотрела на печенье, но потом недовольно уставилась в свою чашку с кипятком. Вглядываясь в нее, словно цыганка в магический кристалл (еще одна прорицательница!), она глубоко вздохнула и долила чашку молоком, замутив воду и навсегда отказавшись тем самым от всех предсказаний. Ее руки со старческими пятнами и узловатыми пальцами решительно поднесли огромный кувшин с молоком к чашке Джонни.

— Нет, спасибо, мне не надо! — торопливо проговорил Джонни. — Я не пью с молоком.

Софи успокоилась. Лицо ее просветлело.

— Правильно! — одобрила она. — Я вчера прочитала в газете... нет, это было позавчера... что молочные продукты вредны. Я эту статью вырезала и сохранила, ведь интересно, правда? Раньше-то, помнишь, нам и на завтрак, и на обед, и на ужин давали по кружке молока, а теперь говорят, от этого бывают всякие неприятности. Теперь что ни возьми, все вредно — молочные продукты, сахар-рафинад, даже яйца!

Она принялась за печенье: аккуратно взяв его двумя пальцами, она откусывала и жевала так, словно это было неприлично и надо было постараться есть незаметно. Крошки, шурша, сыпались на ее виниловый плащ. Джонни вдруг пришло в голову, что она, должно быть, голодна. Осторожно глотая печенье, она вела учтивый, но совершенно фантастический разговор о погоде и времени года, называла незнакомых Джонни людей, будто это были его старые друзья, но он сидел и молчал. Так устал, что даже пошевелиться не мог.