Пространство мертвых дорог - [5]

Ким восхищался ритуалом испанской беседы, во время которой положено говорить о чем угодно, но не о сути дела. Они поговорили о погоде, о решении железнодорожной компании построить вокзал в Лэйми вместо самого Санта-Фе. В основном они болтали об общих друзьях и знакомых. Дон Линарес время от времени сообщал ложные сведения: письмо могло быть поддельным, а сам Ким – самозванцем.

– Разве? Но ведь они уже поженились в июне!

– Ах да, конечно. Я, знаете ли, все время путаю даты.

Повисло молчание. Ким знал, что он прошел проверку. Что ж, если бы ему пришлось вновь родиться мексиканцем, он справился бы с этим достойно.

– Чем я могу вам служить? – спросил наконец старик.

– Мне нужен конь, кое-какие припасы и полная тайна. Сахар, соль, сало, чай, красный перец, солонина, мука, мешок лимонов… – Ким бросил взгляд на ружья… Вот оно – то, что он искал: дробовик 44-го калибра. Попадись стая индеек, и это ружье угостит их струей дроби шириной в три фута. Идеальное ружье, чтобы промышлять дичь себе на еду. А от змей вообще ничто другое не спасает. Ким заплатил золотом.

Котловина Хемез – это кратер потухшего вулкана, и выглядит он так, словно его выкопала рука великана. Через середину котловины протекает река, в которую вливается множество притоков, берущих начало от родников, поэтому в любом углу котловины есть питьевая вода. Некоторые ручьи всего в два фута шириной, но восьми футов глубиной, с крутыми берегами. В долине уйма лягушек, и в глубине темных медленно текущих вод болотистых ручьев плавают здоровенные желтые головастики.

Ким разбил лагерь на южном склоне, так чтобы деревья скрывали его палатку. Он насадил на крючок большого лилового земляного червяка и забросил снасть в тот из неподвижных узких ручьев, где приметил желтый сполох метнувшейся рыбины.

Он взял покрытую хрустящей корочкой жареную рыбу за хвост и голову и обгрыз мясо с костей, а потом запил лимонадом.

Сумерки, рыба прыгает в ручье, симфония лягушек. Ким заметил, что хором руководит одна здоровенная квакушка, и на ум ему пришли строки из «Исторического вечера» Рембо: «…рука маэстро заставляет звучать клавесины полей; кто-то в карты играет в глубинах пруда…»10

Золотые травы, мрачные черные воды – словно панорама какой-то заброшенной планеты. Он представил, что будет жить здесь вечно и питаться форелью, пока трава не прорастет сквозь кучу рыбьих костей.

***

Ким – довольно противный, болезненного вида юнец с нездоровыми наклонностями, сжигаемый ненасытной жаждой до всего чрезмерного и сенсационного. Его мамаша балуется спиритизмом, и по этой причине Ким обожает духов, хрустальные шары, медиумов и ауры. Он погряз во всяческих гнусностях: непристойные обряды, болезнетворные суккубы и инкубы, отвратительные тайны, о которых положено говорить мерзким многозначительным шепотом, развалины древних городов под лилово-красным небом, запах диковинных экскрементов, мускусная сладко-гнилостная вонь ужасной Красной Лихорадки, эрогенные язвы, высыпающие на плоти хихикающего идиота. Короче говоря, Ким – воплощение всего того, что нормальному американскому мальчику положено ненавидеть. Он порочный, мерзкий и коварный. Ему еще можно было бы простить все его пороки, если бы ему к тому же еще не хватало наглости думать. Увы, он неизлечимо умен.

Позже, когда он станет известным игроком, он узнает, что людей ни за какие деньги не заставишь держать язык за зубами, если им что-то известно. Но за деньги их можно заставить никогда этого не узнать. Правда, таким умникам, как Ким, всегда известно все. Сейчас американским мальчикам частенько говорят, что нужно думать. Но лишь до тех пор, пока они не начинают думать иначе, чем их босс или учитель… Вот тут-то и выясняется, что думать – это лишнее.

Жизнь – это нагромождения обманов, призванных скрыть истинные пружины, приводящие ее в движение.

Ким вспоминает своего учителя, который как-то сказал в классе: «Если что-то имеет смысл делать, то имеет смысл делать это хорошо…»

«Но, сэр, ведь верно и обратное. Если что-то имеет смысл делать, то это имеет смысл делать, даже если получается не очень хорошо, – нахально возразил Ким, желая произвести впечатление на учителя своей сообразительностью. – То есть я хочу сказать, что не каждому дано стрелять, как Энни Оукли11, но ведь из этого вовсе не следует, что стрельба не может доставить каждому из нас удовольствие и пользу…»

Учителю это совсем не понравилось, и весь остаток учебного года он с нескрываемым сарказмом называл Кима не иначе как «наш уважаемый следопыт и скаут». Когда Ким не мог ответить на какой-нибудь вопрос по истории, учитель риторически вопрошал его: «Скажите, вы часом не один из тех самых крепких, молчаливых мужчин?» А еще он писал ехидные комментарии на полях сочинений Кима. «Не так плохо, как могло бы быть», – и подчеркивал неприглянувшийся ему пассаж. За семестр он выставил ему «четверку» с минусом, хотя у Кима не было ни малейших сомнений, что он заслужил «пятерку».

Несомненно, Ким прогнил насквозь – он вел себя, как овчарка, повадившаяся таскать овец, и вонял, как скунс, но при этом, несомненно, оставался самым талантливым, любознательным, находчивым, изобретательным засранцем, который словно сошел со страниц журнала «Бойз лайф», и смекалки у него было куда больше, чем у всех его сверстников. Ким всегда смотрел в корень, добирался до сути работы любого устройства и сразу же задавался вопросом: «Нельзя ли добиться того же самого результата более простым и эффективным способом?» Он знал, что, как только изделие пойдет в массовое производство, последнее, о чем захочет слышать производитель, так это о лучшем и более простом изделии, основанном на совсем ином принципе. Никто .не заинтересован в том, чтобы делать вещи проще, лучше и качественнее. Прибыль – вот что всех интересует.