Просторный человек - [34]

— Ты не скучала без меня? Только — правду.

Опять о том же!

— Нет, — ответила Ася. Кажется, слишком резко для правды. И снова, как тогда, в разговоре о замужестве, он вроде бы обрадовался — тоже не хочет обязывать себя. И сразу пропал кусок поля, начавшиеся кусты ольхи с черными круглыми шишечками на ветвях. А все из-за разговора, сделавшего поворот в сторону утраты (вот только что был этот человек ее, ей принадлежал. «Не скучала?» — заискивающе, а, оказывается, скучать о нем не надо, это связало бы, а он хочет быть свободным, не так уж, стало быть, и дорожит).

Асино огорчение было слишком очевидным, чтобы он пропустил мимо глаз. И вот — хмыкнул:

— Ты все-таки ребенок. А я с тобой на равных, болван.

Теряя из памяти эту часть тропинки, как в прошлый раз потеряла лопухи и слеги (так недолго и в пустыне остаться!), Ася тревожно уловила перемену пейзажа, вернее, цвета его: из зеленого был вырезан красный квадрат, как кусочек из арбуза — ножом, на пробу.

— Обойдем, — свернула она с тропы.

— Это же машина. Красный «Москвичок».

— Вижу.

— Чего обходить? Лучше уведем его.

Он потянул Асю за руку, они побежали (она — с охотой, а чего? Можно и подурачиться!). Машина — новенькая — стояла пустая. Человек воровато огляделся, вынул из кармана связку ключей, потыкал одним, другим: «Эх, фомку забыл!» — и вдруг открыл дверцу, затолкал Аську на заднее сиденье, «голову пригни!» — и они выкатили на проселочную.

— Стоп! Стоп! — запросила Ася. — Тут шоссе начинается и как раз пост ГАИ!

— Проскочим!

— Но я не хочу дальше!

— Ерунда! Я тебя тоже похитил. Увел, поняла?

Он оглянулся. Азартный его оскал и диковатый блеск в глазах… Да с кем же она связалась?! Ведь ничего о нем не знает — даже фамилии. Да и имя, наверное, придумал.

— Стойте! Стойте! — забарабанила кулаками по его спине.

— Вот это другое дело! — хохотал он. — Это мне нравится! Темперамент! Молодцом, малютка!

Он свернул где-то в другом месте, мчался теперь по проселочной, параллельно шоссе, и никакого ГАИ… и Аська ощутила прочно: в  з а п а д н е! Что-то в ней — гордость, что ли, а может, застенчивость, — не позволяло кричать и никогда бы не позволило, и она притихла, быстро соображая, что же теперь делать. Что делать? Ясно: попала в ловушку — человек скверный, даже страшный, и — дура, дура, идиотка! — что делать — ничего не сделаешь, возьмет да убьет, вернее всего, садист — глаза какие белые!!

Она заметалась еще раз, но уже тише. А может… Может, вцепиться сзади когтями в загривок, нет, в горло… Чтобы кровь на зубах… Но тогда — смерть. Он сильнее.

— Отпустите меня, — потянулась Ася к его затылку (нет, не прокусить!). — Отпустите, пожалуйста, — и, неожиданно для себя, всхлипнула.

Он затормозил так, что она стукнулась в спинку переднего сиденья. Резко выскочил из машины, открыл дверцу, согнувшись глянул в глаза:

— Девочка, милая, прости меня! Я заигрался. Сейчас отвезу тебя. Домой, да?

Хотел погладить по голове. Она рванулась с силой.

— О, ты уже вообразила… Ася, малыш, ну прости. Со мной бывает это идиотское. Пересаживайся ко мне.

— Я здесь буду.

— Ну, ну. Сейчас развернемся. — Он сел за руль. — А ты подумала и правда похитил, а? — Он повернулся, глядя чуть обескураженно, почти без улыбки. — Ну, признайся, подумала?

— Не знаю. Машину же вы…

— Что — машину?

— Ну… увели!

Тут уж он расхохотался.

— Господи, дитя природы! Да моя это машина, моя! Не веришь? На, смотри все документы. Права — вот. Паспорт заодно! Журналистский билет, пропуск — на тебе все, не сомневайся.

— Зачем мне? — убито спросила Ася. Ей стало неприятно быть объектом шутки и поводом к ней.

— Чтоб верила. Нет, смотри, смотри! — Он перегнулся через спинку сиденья, разворачивал бумажки. Вот паспорт. — Коршунов, Владислав Николаевич, фотокарточка, год рождения. Видишь, какой я старый. А дурак, верно?

Ася улыбнулась.

— Ну, слава всевышнему. Вот где я живу. Мой адрес. А гараж в другой половине города. Поняла? Работа — в третьей.

— Сколько же у города половин? — опять улыбнулась Ася.

— Да, да, оплошал. Я вообще сплошная оплошка. Разве  т а к  с тобой надо? Ты же чудо заморское, а я — хам. Обыкновенный хам с высшим образованием.

Он рассовал по карманам документы. Опять поехали. Развернулись, двинулись обратно. Он был тих и мягок. Затылок виноватый. И впервые Ася подумала с превосходством и нежностью, рожденной этим превосходством: да он же не взрослый! Старый уже, а все мальчик. И еще: он беден. Только эти глупые шутки и есть. Ни хвоинки у него, ни листочка, ни облачка. Если оступится в своем маскарадном мире — в мире, который жесток человечьей жестокостью, — сразу хрустнет хребет под чьей-то ногой. И некуда будет отползти. Не к чему припасть. Так ощутила она. Не подумала, а ощутила. И захотелось одарить, наградить щедро, осчастливить. Вот это и имело названье и форму западни. Ее невидимую пока очерченность: вообразить, что ты сильнее, пожалеть, захотеть помочь.

Не доезжая поселка, он остановил машину:

— Беги, — и вышел, чтобы открыть дверцу. Не хотел он, не хотел, чтобы их видели вместе!

— До свидания, Владислав Николаевич!

— Ася! Можно я еще приеду? Ты не очень сердишься?