Простодурсен. Лето и кое-что еще - [4]
– Тсс, – шикнул на него Простодурсен.
– Проныра, съешь кефира! – не унимался Утёнок.
– Тсс, – снова шикнул Простодурсен.
– Три ха-ха! – загрохотал Пронырсен. – На руках мамашу носите? Ну вы даёте! Фуф ты!
– Она на юг собирается, – объяснил Простодурсен, – хочет отдохнуть.
Утка дремала, сунув голову под крыло, и ничего не слышала.
– Нам надо ей помочь, – объяснил Простодурсен.
– А потом будем готовить спектакль, – добавила Октава.
– А тебя не возьмём, – ввернул Утёнок.
– Вечно ты придумаешь незнамо что, – сказал Пронырсен Октаве. – А этот вообще без дров остался. Будет зимой дрыжиков выдавать, – кивнул он на Простодурсена.
– Я снова нарублю.
– Когда ж ты успеешь? Тебе надо пудинг делать и камни булькать. Ладно, гуляйте, заболтался я с вами, а мне нужно это дерево на дрова изрубить.
Они потащились к горе неподалёку. За спиной у них стучал топор Пронырсена, а в табуретке, как большой пудинг, колыхалась утка.
Небо затянуло чёрными тучами. Того гляди хлынет дождь. А там и до снега недалеко. А его лучше встречать в доме с дровами, полагал Простодурсен.
Но сначала надо затащить на гору эту тяжеленную утку, чтобы толстухе разбег взять. Ей от забот пора на юг…
Теперь они шли в гору. Тропинка поднималась круто, продираясь сквозь деревья и кусты. То и дело приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и утереть пот.
Утёнок проявил смекалку и тоже залез на табуретку.
– Шире шаг! – сказал он.
– Угу, – ответил Простодурсен.
– Театр – что такое?
– Чудо, – сказала Октава.
– Чудо – что такое?
– Театр, ты же слышал, – сказал Простодурсен.
Пошёл дождь. К счастью, Октава была в своей огромной шляпе с широкими полями, и они все укрылись под ней. Стояли, тесно прижавшись, и смотрели вниз на свою красивую страну и бурлящую сейчас речку.
– Просыпайся, пора, – сказал Простодурсен.
– Что? – спросила утка.
– Мы уже на вершине горы.
– А-а. Теперь запусти меня.
– Запустить тебя? – Октава от изумления разинула рот.
Утка перегнулась через перекладину перевёрнутой табуретки и глянула вниз.
– Ой, – сказала она, – да тут высоко.
– Высоко? – в свою очередь изумился Простодурсен. – Разве ты не летающая утка?
Дождь лил как из ведра. Они стояли на краю обрыва, смотрели на мир внизу и слушали топор Пронырсена. Он рубил и рубил, гроза ему нипочём, подумаешь – несколько капель с неба.
– Я довольна своим гостеванием здесь, – сказала утка. – Чистая река, хороший уход, вкусный пудинг. Но теперь мне пора поторапливаться, у меня встреча. Баклан и гусыня ждут меня на холме.
– Как мы несём яйца? – спросил Утёнок.
– Придёт время – узнаешь, – ответила ему мамаша-утка.
– А очень сложно, чтобы они вышли такие круглые, гладкие и совсем целые?
– Не сложно, но утомительно. Иногда тебе будет хотеться махнуть на юг.
– Ну ничего, как-нибудь обойдётся, – ответил Утёнок, – у нас же будет театр.
– Вот именно, – кивнула утка. – Теперь спустите меня на воздух.
– Тебе бы парашют, – с сомнением заметила Октава.
– Не бойся, всё будет хорошо, – успокоила её утка.
У Простодурсена тоже было неспокойно на душе. Не нравилось ему всё это. Неподъёмная утка, которую надо на носилках затаскивать на гору, а потом скидывать в пропасть. А в утке пудинга набито чуть не до клюва.
– Если ты вернёшься, мы покажем тебе театр, – сказала Октава.
Стоило Октаве открыть рот, как сразу выскакивал этот театр. «Что за напасть такая, – думал Простодурсен. – У нас от старых забот голова кругом идёт, куда нам ещё театр».
Простодурсен держал утку на руках и дрожал всем телом. Он первый раз попал в такую историю.
– Соберись и действуй, – сказала утка.
– Сейчас, – ответил Простодурсен.
– Ты замёрз?
– Нет, – мотнул он головой. – Уже бросать тебя?
– Да, – кивнула утка.
Пятясь, чтобы выиграть место для разбега, Простодурсен вышел из-под спасительной шляпы – и в три секунды промок. Побежал со всех ног к обрыву. Споткнулся о старый камень, растянулся в полный рост и откатился в черничник. Падая, он отшвырнул от себя утку.
– Где она? – вскрикнул Простодурсен.
– Ой-ой-ой! – вопил Утёнок.
Утка падала, прорезая дождь. Всё ниже и ниже. Казалось, ещё минута – и она разобьётся о землю. Но вдруг она резко взмыла вверх. Поднялась выше сосен, ни на одну не напоровшись. И скрылась за тёмными тучами.
– И как это у них получается? – спросила Октава.
– Не знаю, – сказал Простодурсен. – Я вообще ничего не знаю, кроме одного: сейчас мне пора домой – колоть дрова.
– Нет, сейчас мы займёмся театром, – решительно сказала Октава. – Дрова подождут.
– Дрова, может, и подождут, но зима грянет по расписанию, а у меня ни полешка.
– Недостаточно греть стены, надо греть душу и сердце, – ответила Октава.
– Вот именно, – сказал Утёнок.
– Что значит греть душу и сердце? – спросил Простодурсен.
– Скоро поймёшь, – кивнула Октава.
– Нет, – заупрямился Простодурсен, – не пойму.
– У него голова два булька, – крякнул Утёнок.
– Ты не понимаешь, что это значит? – спросила Октава.
– Не понимаю, – сказал Простодурсен. – Греть душу – это как? И чем?
– Если ты, к примеру, скажешь: «Ах, как ты сегодня прекрасно пахнешь!» – мне станет тепло на душе, – привела пример Октава.
Простодурсен повёл носом в её сторону и принюхался. Он почувствовал, что у Октавы новый запах. Она их часто меняла. И вообще слыла мастерицей сочинять запахи.
