Просто металл - [27]

— Стар я, Федорыч, чтоб на меня народ косил. Посылай меня к тем девчонкам на помощь, как полагается. Ничего с ихней бригадой от того не случится: по возрасту я уже вполне за бабу могу сойти.

Подчиняясь спасительному закону человеческой памяти, старик уже не вспоминал бесславных дней своей работы на разведучастке. Не вспоминали об этом и другие: Семен Павлович вполне того заслуживал.

Проценко, составлявший сводку о выполнении плана, поднял голову: — Думаешь, девчонки сами виноваты?

Карташев пожал плечами.

— Ничего я не думаю. Посмотреть хочу, что к чему там… Ну, и под рукой буду, в случае чего — подлатать что-нибудь или гвоздь вбить…

Над стариком посмеивались. Генка Воронцов сочувственно рассуждал:

— На работе, я понимаю, ты вроде и не отличаешься от бригады, потому что девчонки тоже в штанах и сапогах ходят. Лысину косынкой прикрыть только, и порядок. А вот как ты по праздникам из положения выходить будешь? Бальное платье или какой-нибудь сарафан, на худой конец, у тебя есть?

— Нету, дитятко, нету, — сокрушенно соглашался Семен Павлович. — И еще языка непутевого бабьего у меня нету. Как у тебя, к примеру.

Работал старик на приборе молча, сосредоточенно, добровольно взвалив на себя заботу о текущем ремонте и профилактике всех узлов прибора. Прежде чем пустить его, он тщательно осматривал чуть ли не каждую гайку, каждый кронштейн крепления. И в течение нескольких дней шестой прибор в девичью смену не имел ни одной минуты внепланового простоя. Карташев доложил начальнику участка:

— Прибор смонтирован, как полагается. И механизмы все — я механика трижды звал — как часы работают.

Гладких, бывший здесь же, спросил:

— Так в чем же дело? Злой умысел? Чей?

— Не знаю. Надо еще посмотреть.

— Это верно, надо, — согласился Проценко. — А не надоело тебе в этом женском батальоне служить?

— Батальон как батальон. Не хуже иных прочих, — возразил старик. — И чтобы надоесть — нет. Устал вот только малость. Года не те, чтобы без передыху крутиться. Вот я и прошу, как полагается, денька три отгула за переработку.

— Вот тебе раз! — удивился Гладких: чего-чего, а после памятного разговора с Карташевым о его возрасте он никак не ожидал услышать от него жалобы на усталость. — Только-только дела налаживаться стали, сам говоришь — посмотреть еще надо. И вдруг — отдыхать. Не понял я.

— А чего тут понимать? Говорю — устал. Года не те. А какой из меня толк, если я у дела сонный ходить буду?

Проценко недоверчиво покачал головой.

— Темнишь ты чего-то, Семен Павлович. Но дело твое. Уговаривать не буду. Но не больше трех дней.

— Вот и спасибочко, — не вдаваясь в дальнейшие объяснения, поблагодарил Карташев. — За мной не пропадет.

— Знаем-знаем.

Семен Павлович вышел из конторы и неторопко зашагал к общежитию. На полпути, там, где тропинка огибает старый отвал, он почти лицом к лицу столкнулся с Лешкой и сердито сплюнул.

— Чего плюешь? — остановился тот. — Или мордой моей брезгуешь?

Карташев отмахнулся:

— Морда у тебя и в самом деле не большим художником рисована. Да не о тебе речь. Зло берет. Работаешь-работаешь, а как два-три дня отдохнуть, так и возможностей нет. Доказывай, что тебе не двадцать годков!

— Не дали?

— Дали. Но торговаться, как на толчке, пришлось.

— С сегодняшнего?

— С сегодняшнего. На три дня.

— Ну, гуляй-гуляй, — оживился Лешка. — С тебя приходится.

— Ага. С меня получишь, как же! — хмыкнул старик. — Пора, парень, на свои переходить, на трудовые.

— А то ты меня поишь! — обиделся Лешка. — Ладно, давай отдыхай иди.

— Вот спасибочко — отпустил. Иди и ты потихоньку. Работяга!

Они разошлись. Карташев ворчал на ходу:

— Труженик нашелся. Сочувственный. Моему отгулу, как своему обрадовался.

Не привыкший к безделью, старик весь день копошился в общежитии: починил сломанный стул, укрепил чуть державшийся на согнутом гвозде репродуктор, приладил в сушилке еще одну вешалку, А когда кончилась смена и с полигонов стали подходить ребята, предложил вдруг Вите Прохорову пойти на озерко «потревожить рыбку».

— Какая там рыбка? — возмутился Цыган. — По мне подушка плачет.

— Выспишься еще. Пойдем, — настаивал Карташев. — Ушицей побалуемся.

Дружок Лешкин, Серков, уловив краем уха слово «ушица», подкатил к ним мелким бесом:

— И я с вами!

Карташев смерил его взглядом.

— Не подойдет, — вынес он приговор. — Нам рыбаки, а не едоки нужны.

Николай обиделся:

— Места хоронишь? Боишься, всю рыбу выловлю?

Старик покачал головой:

— Не боюсь, потому как не выловить тебе всей рыбы. Рыбалка, она, брат, терпения требует. И аккуратности. А тебе где их взять? Вот перепугать всю рыбу, как полагается, это ты можешь, точно.

Вид у Николая был действительно живописный. Засаленная телогрейка с торчащими из многочисленных дыр клочьями почерневшей ваты, штаны с металлическим блеском, украшенные нашлепками заплат, заскорузлая, торчащая коробом кепка и лицо в темных разводах грязи делали бы его похожим на беспризорника с плаката двадцатых годов, если бы не рыжая щетина на подбородке.

Из угла умывалки, где происходил разговор, отозвался Генка Воронцов:

— Наплюй, Коля. Что это — за культурный отдых — рыбалка? Лучше уж почитать что-нибудь для повышения общего уровня. «Мойдодыр», например. Удивительно поучительная для твоего возраста книга.