Проститутка Дева - [12]

Одну подарил любовнице, когда с ней расходился.

Другую записал на дочь Верочку, как приданое ей на будущую свадьбу.

В общем, был Мигунов гол как сокол!

И сидел он на даче у приятеля своего Василия Ломидзе, сидел, покуда не гнали…

– А ведь скоро погонят, – думал Мигунов, примеряя Васино ружьецо, направив его себе в рот, так чтобы рукою достать при этом до курка.

Скоро отовсюду погонят.

Анна вот прогнала! Прогнала, как узнала, что он уже не редактор…

Прогонят и отсюда.

Может, не сразу, может, поиграют в человеческие ценности, в порядочность, в дружбу… Поиграют месячишко, а потом непременно прогонят.

Мигунов отложил ружьецо.

Как-то все это неопрятно со стрельбой в рот.

Далида, когда отравилась, специально примеряла-выверяла, как будет на подушках лежать – красиво ли? Ведь корреспонденты поди набегут, фотографировать будут…

А из ружьеца в рот – это как-то неопрятно.

Кровь, мозги, осколки черепа… Полкомнаты уделает так, что за день не отмоют.

Да и потом это пошло и банально.

Ишь, покончил самоубийством, оставшись без работы, потому что бросили его и друзья, и любовница…

Еще и записочку слёзную под стать моменту пошленькую написать: "В смерти моей прошу никого не винить, кроме сволочи Борщанского и моей бывшей любовницы Анны – последней гадины и паскуды, потому что меня хорошего бросила…" …

Позвонил Верочке.

– Давно не виделись, доча, встретимся? Поболтаем?

Написал Васе Ломидзе записку, что уехал, не дождавшись хозяина, отворил ворота, выкатил свою "Ауди" и порулил в Москву, чтобы успеть подхватить дочку с последней пары.

Сидели в бистро на Маяковке.

Респектабельный мэн и красивая девушка-студентка.

Пойди они в дорогой ресторан, там бы наверняка подумали, что это сладострастный папик с юной любовницей, или босс с секретаршей.

Про хорошее испорченный телевидением народ никогда не подумает.

Во всем виноват Комиссаров.

– Как учеба? Как подружки?

Мигунов знал многих Верочкиных подруг и всегда живо интересовался их делами.

– Как ты, папа? Тебе сейчас тяжело?

Мигунов смотрел, как дочь ковыряет в креманке свой фруктовый салат. Смотрел и думал: вырастет женщина-врач. Вырастет и папе в старости уколы будет делать…

Преодолевая неловкость, Мигунов заговорил о том, что считал теперь для них с Верочкой и для себя очень важным:

– Ты прости, доча, но я тебе "Пежо" двести шестое обещал, а меня вот с работы сняли…

– Да что ты, папа, не думай об этом, – Верочка протянула руку и дотронулась до его плеча. – Не думай папа, не бери в голову, я что, маленькая что ли? Не понимаю?

Мигунов вздохнул.

– Можно было бы классом ниже машину купить тебе, десятку отечественную что ли, но я даже боюсь тебе предлагать, доча, а "Пежо" за двадцать тысяч мне теперь не по карману.

– Пап, я тебя умоляю, давай прекратим этот разговор, давай лучше о твоих перспективах.

Верочка с любовью глядела на него своими бесконечно добрыми глазами.

"А ведь глаза у нее мои, – подумал Мигунов, – серые с зелёным".

– Ах, доча, – уже вслух сказал он, – какие перспективы? Нету теперь у меня особых перспектив.

– Но ведь без работы-то ты не останешься? – спросила Вера.

– Это смотря без какой работы, – наклонив голову, задумчиво заговорил Мигунов. – Это раньше, при коммунистах, на руководящих работников распространялось правило равноценных переходов. Сняли тебя с директоров треста банно-прачечных услуг – назначат директором департамента школ и детских учреждений. А теперь, доча, у нас капитализм и никто гарантий трудоустройства тебе не даёт.

– Но ведь ты такой талантливый, папа! – с чувством воскликнула Верочка. – Ты обязательно устроишься.

– Ах, Верочка, любовь моя, – тяжело вздохнул Мигунов, – сколько у нас телеканалов? Два десятка… А талантливых мужчин с дипломами журналистов?

Двадцать тысяч человек… Так что не все так просто, доченька моя, не все так просто.

– Но ведь у тебя связи, – робко попыталась возразить Верочка.

– Связи? Связи хорошо работают только тогда, когда ты сидишь в кресле и кому-то нужен, когда по бартеру можешь оказать взаимную услугу, а когда тебя выбросили в мусорку, тогда связи уже не работают…

Они посидели.

Посидели, помолчали.

Потом Мигунов достал-таки конверт и, протянув дочке, сказал:

– Здесь половина твоей "Пежо", пусть у тебя будет. Не могу я совсем без подарка.

Вера покраснела, отодвинула конверт.

– Папа, папа не надо!

Конверт он все же вынудил ее принять.

Сказал:

– Был бы у меня миллион, я бы бросил все, купил бы, доча, домик в Кратово или по Калужской дороге на Десне, не коттедж, а именно домик, летний, даже без удобств, из тех, что в годы моей юности дачами назывались. И писал бы там книгу… А потом издал бы ее на свои деньги, и еще бы писал. И еще… Мне миллиона бы хватило надолго, покуда писателем известным не стал бы… А десять тысяч, доча, они моих проблем теперь не решают…

Потом довез Верочку до дома.

Поцеловал в щеку.

И Верочка его потом поцеловала в угол рта.

– Держись, папка! – сказала Верочка, выпархивая из машины.

Постоял, подождал, покуда она откроет дверь в парадную.

Потом тронул машину и включил погромче радио "Хит".

Так, чтобы басы в колонках его "Ауди" были и постовому милиционеру слышны.

А Верочка, придя домой, снова раскрыла конспект и, увидав там флаер с рекламой нового риэлити шоу, вспомнила про папкину мечту о миллионе…