Прости за любовь… - [25]

— Мне жаль, — пробормотала Сэнди.

— Не жалей. — За чистой рубашкой последовал новый, еще с ярлычком, темный костюм. — Они заранее договорились, что она передаст меня отцу, как только будут улажены все юридические формальности.

— И ты считаешь, что это лишает ее права на чью-либо жалость? Это жестоко и мелочно, Уго, — медленно произнесла Сэнди. Он замер над стопкой нижнего белья. — Со временем у нее вполне могло измениться отношение к тебе. Это случается сплошь и рядом. Как ты можешь осуждать человека, лишенного возможности высказать свое мнение?

Уго повернулся к ней.

— А мне была предоставлена такая возможность в отношении моего ребенка?

Сэнди заморгала и виновато отвела взгляд. По непонятной причине это просто взбесило его. Он в два шага преодолел разделявшее их расстояние и, схватив ее за подбородок, заставил смотреть на себя.

— Да, — прошипел Уго в ответ на то, что увидел в ее глазах. — Мы прошли полный круг, моя непреклонная Сэнди. И достигли точки, с которой начали. Ты лишила меня этой возможности, как я отказываю в ней моей матери. Это ставит нас в равное положение, не так ли?

— Я даю тебе такую возможность сейчас. — Сэнди вцепилась в его запястье в попытке убрать сжимающую подбородок руку. — Но это не означает, что необходимо вмешивать сюда кольцо!

— Означает, — возразил он. — Потому что мой сын не будет бастардом. Мой сын будет окружен любовью со всех сторон! Мой сын не будет подвержен риску того, что ты можешь выйти за другого, который станет относиться к нему как к второсортному члену семьи!

Прекрасные глаза Сэнди потемнели от сострадания.

— С тобой так поступали?

Уго отпустил ее подбородок.

— Это не имеет значения. — Он отвернулся, проклиная свой длинный язык.

— Уго… — Она с сочувствием коснулась его руки.

Сочувствие! Огромный ком старых обид всплыл на поверхность, и в глазах Уго потемнело. Он повернулся к ней, зная, что совершает непростительную ошибку, — зная это, но не в силах остановиться.

— Уходи, — выдохнул он. — Уходи отсюда, Сэнди, пока еще можешь.

Вместо этого она шагнула ближе и по-матерински обвила его руками — как обняла бы его сына!

— Мне жаль, — сказала Сэнди. — Мне жаль, я не знала…

Уго схватил ее за руки в попытке освободиться — ему просто необходимо было установить безопасную дистанцию между ними, иначе он не знал, что сделал бы! Но Сэнди не отпускала его. Она подняла глаза, в которых светилось понимание, когда ему совсем не хотелось, чтобы его понимали!

— Я опасен, — проскрежетал Уго.

Она повела себя удивительно бесстрашно… и глупо — поцеловала его! Хотя любой, имеющий глаза, понял бы, как он близок к тому, чтобы разрядить эмоции единственным доступным для него сейчас способом.

Уго с жаром завладел ее ртом. Он поднял ее и прижал спиной к стене. Юбка Сэнди задралась, когда он развел ее ноги и обвил ими себя. Он вошел в нее безо всякой подготовки.

Яркие, похожие на молнии ощущения взметнулись в ее душе. Она льнула к его груди, впивалась в губы с такой страстью, что едва заметила, как он, содрогнувшись, извергся в нее со стонами пропащей души. Когда все было кончено, ее ослабевшие ноги опустились на твердый деревянный пол. Потрясенная и ошеломленная, все еще ощущая пульсацию собственного ослепительного разрешения, Сэнди невидящим взглядом уставилась на его грудь с влажными завитками темных волос в распахнутом вороте халата.

И вдруг ее снова охватил ужас. Как она могла опять пойти на поводу у столь примитивных желаний! Сэнди подавила рыдание и словно издали услышала поток итальянских слов, затем хриплые слова оправдания на английском, слова сожаления… Уго подхватил ее на руки и вынес в холл.

Она почувствовала себя в относительной безопасности только в безукоризненно опрятной гостиной. Уго усадил ее в низкое кожаное кресло, затем пробормотал что-то и ушел. У входной двери зазвенел звонок. Уго, должно быть, открыл ее, потому что Сэнди услышала голоса. Потом снова наступила тишина, и минуту спустя Уго, войдя, присел перед ней на корточки и поднес к ее трясущимся губам бокал. Это был бренди, обжегший ей горло. Уго тоже сделал глоток.

— Не знаю, что тебе сказать, — с трудом выдавил он.

Сэнди заставила себя посмотреть ему в лицо. Оно было виноватое и белое, как кресло, в котором она сидела, и еще на нем читалось глубокое отвращение к себе.

— Я выйду за тебя замуж, — прошептала она.

— Почему? — В его голосе звучало изумление.

Слезы навернулись ей на глаза. Господи, да это же… очевидно! Он вызывает у нее тысячу взаимоисключающих чувств — гнев, боль, обиду, смущение… желание! Он то холоден, то горяч, то безжалостно жесток, и в то же время так беззащитен, что у нее разрывается сердце. И все это называется одним словом — единственным, которое имеет значение. Она все еще любит его, после всех этих лет, после боли, которую он ей причинил. Любит независимо ни от чего. И это причиняет ей еще большую боль, потому что она не может сказать ему этого, и никогда не скажет.

— Ты нужен Джимми, — произнесла Сэнди.

Ты нужен Джимми. И снова они вернулись к тому, с чего начали.

Уго встал. Это было отступление по всем фронтам.

— Да, — сказал он. — Конечно. Я пойду оденусь. Ты можешь воспользоваться ванной, чтобы… привести себя в порядок.