Прости меня - [66]

На Вере было строгое черное пальто до колен, и в руке у нее был зонт-трость. А влажные волосы придавали ей еще более забавный и серьезный вид.

– Там дождь?

– Да, моросит.

В ее голосе стальные нотки, но это как обычно. Ему потребовалось очень много времени, чтобы эти нотки хотя бы немного смягчить. Ему потребовалось пять минут рассказа, чтобы она снова смотрела на него так строго и отрешенно. Он приглашает ее войти.

– У меня тут беспорядок, мы можем выйти в кафе, если ты хочешь?

– Нет, поговорим здесь. Я не собираюсь отнимать много времени.

– Ты так часто это говоришь. Боишься, что я могу решить, что ты пришла провести со мной время? А не просто поговорить?

Она стреляет в него взглядом. От ее взгляда всегда становится неловко, да так, что когда он предлагает ей кофе, у него подрагивают пальцы. Она, конечно же, отказывается. Он с ее позволения наливает кофе для себя. Она сидит на стуле, на его кухне, с идеально ровной спиной и терпеливо ждет, пока он сядет напротив. Валерия обрывает телефон. Он сбрасывает все звонки своей эгоистичной сестры.

– Спасибо, что дала мне время и не сдала меня.

– Не за что. Но это пока.

– Я понимаю. Я все жду, когда уже смогу расслабиться и понять, что все случилось правильно. Почему я еще здесь?

– Я не знаю, Алекс. Я тогда была уверена, что сдам тебя, мне поверят, я готова была выступить против тебя. Я хотела, чтобы тебя наказали, чтобы наказали твою сестру. И ведь я нашла потом этого Константина в архивах. И нашла информацию о том, что он отдал свою вакцину для твоей сестры. Она нигде не значится.

– Я ошибся.

– Когда ты мне тогда это все сказал, мне казалось, что если я узнаю, что у вас все получилось, я сама лично сделаю все, чтобы уничтожить твою подлую семью. Но я верила, что ничего не вышло, и это будет достойным наказанием.

– И было бы.

– Не перебивай меня. У нас и так мало времени. И потом я нашла подтверждение, что у вас все получилось. И почему-то вместо гнева я почувствовала облегчение. Я не знаю, как это объяснить. Может, мне и самой этот Константин показался не таким уж хорошим человеком, хотя это глупое оправдание. Может, потому что я была рада, что кому-то удалось обмануть эту подлую систему. Наверное, поэтому. Внутри меня что-то ликовало. Внутри меня стала жить надежда, что кто-то может получить вакцину.

– Ты не сердишься?

– Нет. Ты для меня умер. Я не желаю тебя видеть и знать. Я в тебе разочарована. Я желаю тебе только всего самого плохого. Но я не сержусь на тебя, Алекс.

Повисает пауза. Каждый из них думает о своем. Он допивает кофе и теперь смотрит куда-то на дно кружки. Она просто рассматривает свои коротко стриженые ногти. Он первым нарушает тишину:

– То есть больше никогда?

– Больше никогда, Алекс. Я тебя не выдам. Я не сдам тебя никому. И это останется секретом, который я унесу с собой в могилу. Но ты должен мне кое-что пообещать.

– Все, что хочешь.

– Не говори «гоп». Видеть тебя больше я не смогу. В лаборатории есть место только для одного из нас. Ты придешь якобы после своей болезни, соберешь вещи и скажешь, что увольняешься. Причины придумаешь сам, но они не должны быть подозрительными.

– Справедливо.

– Если ты не выполнишь наш уговор, я пойду прямиком наверх и расскажу все, что мне известно. Подкреплю доказательствами и…

– Не говори. Я все понимаю. Я сделаю так, как ты хочешь.

– Я надеюсь, что оно того стоило.

Алекс пожимает плечами. Он должен чувствовать облегчение.

Наверное, он его и чувствует. Ему бы хотелось, чтобы она осталась еще хотя бы на тридцать минут. Она, конечно, встает быстро, и он не решается ее попросить. Уже в дверях, когда она надевает пальто и берет свой зонт, он спрашивает:

– Почему ты меня спасла?

– Наверное, просто ты мне нравился.

55

– Я хочу путешествовать. Я устал от этой работы и мне хочется нечто другого, открыть что-то свое. Возможно, я переоценил себя.

Он как будто бы читает по бумажке, когда заявляет об увольнении. Ему задают какие-то вопросы, но, скорее, вежливости ради. И вроде как так нужно по уставу. Он упрямо отвечает, что устал от этой работы, и она ему не подходит. Наверное, в этой лаборатории отпускают не так просто. И он искренне на это надеялся. Что его не отпустят. Что начнут задавать неудобные вопросы. Он бы что-нибудь придумал, но ему самому было бы легче знать, что он занимает не последнее место в лаборатории. Но его не стали удерживать. Ему мягко улыбнулись, подписали какие-то бумаги, которые он уже нацелился выкидывать. И пожелали удачи в его начинаниях. У него не было своего кабинета, но на рабочем месте были какие-то вещи, которые он мог бы оставить. Он снимает бейдж со своим именем. Оставляет его на столе. Проводит рукой по белоснежному халату.

Человека три даже спросили, почему он принял такое решение и не намерен ли его изменить. Но, в общем, жалеть было не о чем, потому что, конечно, никто не собирался провожать его с воздушными шарами. Глупая ситуация. Отдать столько времени и сил этому месту. Он уже видел разочарование родителей, что сын так и не стал ученым. У него на душе какая-то пустота. Он забирает какие-то записи из своего ящика. Пробирка с лекарством, которую надо было отнести в лабораторию, но он как-то забегался и совсем забыл об этом. Просто не хочется ничего здесь оставлять, да и грустно покидать это место без всего. Он чувствует себя огрызком, выброшенным на помойку. Ему в последний раз хочется пройти мимо кабинета Веры. И он проходит мимо двери, за которой находятся все эти экспериментальные вакцины, одну из которых так требовала Валерия. Они еще не разработаны, не протестированы. Он замирает на секунду возле двери, когда та распахивается, и миловидная женщина ему улыбается: