Проснись, моя любовь - [26]

— Ее светлость, она приказала мне передать это вам, милорд.

Взяв записку, Чарльз внимательно изучал ее содержимое. Немедленно его нахмуренное лицо прояснилось, уголки губ поползли вверх.

Мой лорд?

Морриган отправила служанку не по адресу. Записку надо было отправить Богу, а не человеку [10].

Болит живот?

Чарльз не считал, что у Морриган есть чувство юмора. И хотя он был более чем уверен, что она не хотела развлечь его запиской, тем не менее, она это сделала. Причем очень сильно. Как можно лучше описать похмелье, чем словами «болит живот»?

Его взгляд задержался на концовке. Ваша жена. Какую игру она затеяла? Сперва надела кольцо, а теперь подписывается подобным образом. И это та женщина, которая игнорировала супружеские обеты весь прошедший год.

— А Хэтти была с госпожой?

Девушка осталась склоненной в поклоне:

— Нет, милорд. Утром ее держали в своей комнате. Милорд, я сделала то, что вы сказали мне, но миледи, она чувствует себя так плохо.

Чарльз сдержал усмешку.

— Ты можешь вернуться к своим обязанностям, Кейти. Дай ее светлости проспаться, то есть, поспать несколько часов, затем подготовь к обеду. Пища, без сомнения, успокоит ее живот. И подготовь ей ванну.

Служанка неловко поднялась:

— Слушаюсь, милорд.

Она тихо отступила к двери.

— Кейти?

Девушка снова склонилась:

— Милорд?

— Когда миледи проснулась этим утром, горло все еще беспокоило ее?

— Да, милорд, по крайней мере, она ничего не говорила, милорд.

— Очень хорошо. Ты можешь идти.

Чарльз вызвал Морриган к завтраку, руководствуясь частично жестокостью, частично любопытством. И вот теперь это письмо.

Она не разочаровала его.

Хотя бы один раз.

Чарльз подошел к буфету и положил на тарелку бекон, колбасу, грибы, жаренные яйца, приготовленные с пряностями почки, кусок ветчины и тост. Он разглядел пышную горячую булочку с начинкой из изюма. Она тут же присоединилось к груде еды.

Чарльз ел с целеустремленной концентрацией, почти чувствуя, как пища поглощает оставшийся в теле алкоголь. Он задумался, каково же там Морриган в одиночестве — и усмехнулся, поглощая тост. Очевидно, что не очень хорошо. Очень жаль, что она не спустилась к завтраку. Он бы получил еще большее удовольствие от пищи, зная, что каждый съеденный им кусок только добавляет мучений ее «больному животу». Чарльз наколол на вилку большую почку и замер, не донеся ее до рта.

Что-то было неправильно.

Ее записка. Что-то в записке Морриган было не так.

Он опустил вилку на тарелку и развернул записку. Почерк был небрежным, но этого следовало ожидать. По содержанию… ну ладно, возможно Морриган обладает какими-то неизведанными еще глубинами. Нет, это был…

— Вы не можете увидеть ее, она борется с искушением!

— Дайте мне пройти, черт вас возьми. Морриган — моя жена. Я буду видеть ее всегда, когда пожелаю.

— Нет, я не позволю вам беспокоить ее; это грех, что муж беспокоит жену при свете дня!

Чарльз твердо отодвинул Хэтти от дверного проема и вошел в комнату Морриган. Его «жена» сидела за столом. Перед ней лежал лист бумаги, на котором она что-то тщательно писала, поглядывая в раскрытую большую Библию.

— Moрриган, моя дорогая, я приехал, чтобы взять вас на прогулку. Это плохо для здоровья — целыми днями сидеть в этой комнате. Пойдемте, утро просто замечательное. Дождь закончился; сияет солнце.

Mорриган продолжала писать, как будто его там не было, как будто она в добавок к своей хромоте была еще глухой и немой. Он подавил искру раздражения.

— Что вы пишете? — Чарльз прошел к столу, отвратительный смрад Хэтти следовал за ним. Он сдержал порыв повернуться и вступить с ней в прямое противостояние.

— Можно посмотреть?

Не дожидаясь согласия, Чарльз склонился над плечом Морриган. Она переписывала текст из Библии. Ее почерк был тяжеловесно медленным с необычным левым уклоном. Даже тот факт, что она писала левой рукой, не объяснял такую степень уклона.

— Морриган, вы часто делаете это? Переписываете Библию?

Морриган подняла на него черные глаза. Эти глаза должны были казаться привлекательными, но все больше и больше начинали напоминать бездонные колодцы.

— Да, конечно, милорд. — Она открыла ящик, достала пачку листов и вручила ему.

Чарльз непонимающе уставился на бумагу, затем снова опустил глаза вниз, погрузившись в эти колодцы, похожие на глаза. Глаза змеи. Он видел такие глаза у кобры перед нападением.

Неожиданно его разум осознал то, что сначала увидели глаза, когда он брал в руки стопку бумаги. Пристальный взгляд метнулся к тяжелой кипе листов в руках. Он медленно проглядел их — больше ста, двухсот, трехсот листов бумаги. Может даже четыреста. Излишний левый уклон действовал почти гипнотически, скорее как повторения в янтре.[11]

Чарльз снова сосредоточился на записке Морриган.

— Милорд?

Он взглянул на стоящего в дверях лакея. Дверь была открыта ровно настолько, чтобы он смог протиснуться, заведенной за спину правой рукой он придерживал ручку двери, как будто мешая кому-то ворваться. Чарльз заметил, как мужчина и дверь резко дернулись.

— Простите меня, милорд, но…

— Прочь с дороги, ты проклятый сассенах! Когда лорд узнает, что я хочу сказать, он выслушает меня!