Прошлое и будущее - [15]

Когда стало невозможно найти товары, способные заинтересовать оккупантов, пришлось искать другие предметы первой необходимости из тех, что трудно раздобыть. К счастью, существовал «натуральный обмен». Можно было обменять велосипедную шину на четверть фунта масла, литр подсолнечного масла — на два метра ткани. Но еще была возможность торговать обувью, этим занимались очень многие. Мой друг и импресарио Жан — Луи Марке, когда ему удавалось приобрести одну или две пары по сходной цене, вызывал меня, говоря, что ему встретился месье Гошик, и что сей господин настаивает на встрече. «Гошик» по — армянски означает «обувь», так что в качестве шифра мы использовали слова своего родного языка. Конечно, это был так называемый «черный рынок», но, поскольку и времена тогда были «черные», нам можно простить это за давностью лет. Участие в тех мелких торговых операциях не превратило нас в негодяев — спекулянтов, наживающихся на войне, мы были всего лишь изворотливыми мальчишками, пытавшимися выжить.

Однажды вечером раздался стук в дверь. Перед нами, улыбаясь, стоял бородатый и всклокоченный отец. Ему удалось незаметно уйти от победителей, собиравшихся захватить в плен солдат его полка, чтобы отправить их в концентрационные лагеря или на фермы и заводы Германии. Мы в очередной раз переехали, теперь на улицу Наварен, 22, все в том же IX округе Парижа.

Потом был германо — советский пакт, внесший раскол в ряды коммунистов. «Наши» не допускали даже мысли о возможности переговоров с врагом. Мало — помалу начали формироваться группы Сопротивления. Мисак Манушян, ставший одним из его руководителей, а также мои родители оказывали посильную помощь, пряча у себя евреев, скрывавшихся от преследования участников Сопротивления, русских и армян, которые были насильно завербованы в вермахт и с помощью коммунистов дезертировали. Они заходили в дом на улице Наварен в военной форме, а выходили оттуда неприметными штатскими, в одежде, которой мы их снабжали. Моей задачей было избавляться от униформы. С наступлением темноты я отправлялся подальше от нашего района и выбрасывал ее в канализацию. И лишь однажды спрятал в подвале форменные кожаные сапоги. Юношеское легкомыслие: случись в доме обыск, этого было бы достаточно для нашей депортации.

Кстати, люди из французской полиции, присланные гестапо, однажды все же постучались к нам в дверь. По счастью, нас предупредили об этом визите, и мы вдвоем с отцом спрятались в маленькой гостинице на другой стороне улицы. Мы знали, что эти господа являются только на заре, до окончания комендантского часа. Они приходили еще два или три раза, а в одно прекрасное утро нагрянуло гестапо. Отцу пришлось бежать в Лион к родственникам. Месяц спустя, когда все улеглось, он вернулся на улицу Наварен.

Что стало с теми армянами, русскими, азербайджанцами и людьми из других советских республик, которым помогала наша семья? Мы больше ничего не слышали о них. Говорят, что солдаты, попавшие в плен, закончили дни в ГУЛАГе. «Отец всех народов» весьма своеобразно отблагодарил своих детей.

Мелкие ремесла

Война сделала большинство артистов безработными. Мне, чтобы пережить это, пришлось начать с уличной торговли газетами. Без лицензии нельзя было ставить прилавок, поэтому я забирал газеты на улице Круассан и торговал на ходу, двигаясь в сторону Елисейских полей, откуда шел назад тем же маршрутом с новой пачкой газет. Я боялся только одного — краснея от стыда, столкнуться с кем‑нибудь из собратьев по актерскому ремеслу. К моему счастью, это произошло всего однажды, когда Рэй Вентура купил газету и оставил чаевые, но он не был со мной знаком. Отец возобновил лицензию, и мы снова стали ярмарочными торговцами. Теперь у нас была работа, но приходилось вставать очень рано. Летом — еще куда ни шло, а зимой было очень тяжело вылезать из кровати. Мы шли к Олида закупать товар — чесночную колбасу, которая в те голодные годы продавалась очень хорошо. Не стоит забывать, что тогда любую мелочь можно было купить только по продовольственным карточкам. В пять часов утра, наспех проглотив завтрак, отец садился на велосипед с небольшим прицепом для перевозки нашего скудного товара. Я устраивался на раме, и мы рулили на предельной скорости, чтобы как можно скорее добраться до одного из открытых государственных рынков районов Сен — и-Марн или Сен — и-Уаз. Поскольку наша лицензия не давала права торговать на парижских рынках, мы каждый день меняли место торговли. Надо было приехать достаточно рано, потому что лучшие места приходилось брать приступом. Чаще всего «давали на лапу» местному начальнику, порой было достаточно оставить ему одну — две колбаски. Установив прилавок, терпеливо ждали покупателей. Отец знал хороший способ быстро и выгодно продать товар. Он жертвовал несколькими колбасками и, держа в руке длинный нож, с криком: «Попробуйте, попробуйте!» раздавал ломтики колбасы покупателям, проходившим по рынку в поисках продуктов, которыми можно пополнить шкафчики для провизии. «Попробуйте!» Людям это нравилось, никто из других продавцов не жертвовал своим товаром, слишком редким и дорогим по тем временам. «Попробуйте, попробуйте!» Торговля шла хорошо. Конечно, когда я говорю «хорошо», это не значит, что мы зарабатывали огромные деньги — лишь то, на что можно прожить в ожидании, надежде и мечтах о лучшем будущем. Вскоре колбаса, продукт достаточно редкий, и вовсе стала «военным трофеем», который уже нигде нельзя было найти. Тогда мы стали торговать обувью, но вскоре пришлось бросить и это занятие, поскольку обувь продавалась намного хуже, чем колбасные изделия. Здесь нельзя было поиграть в «Попробуйте, попробуйте!», и покупатели не спешили раскошелиться. Нам с отцом пришлось искать другую работу, ему — в ресторанном деле, а мне — на сцене.