Прошито насквозь. Торонто. 1930 - [18]

Им почти не удавалось побыть только вдвоем, а когда такие моменты все-таки выдавались, их прерывали уже через несколько минут. Поэтому, застав Еву в одиночестве одной январской ночью, Адам без раздумий крепко обнял ее и прижался губами к ее шее. Наверное, она вышла на кухню чтобы выпить воды или просто подумать о своем, но момент был слишком хорош для того чтобы упустить его.

Торопливые поцелуи и грубоватые ласки вели их все дальше, и совсем скоро они оказались прямо на полу. Лишь потом, остывая и отходя от лихорадочного жара, Адам почувствовал жгучий стыд за свою несдержанность. Ева лежала рядом с ним, и под ее спиной было только его старое пальто, которое они успели сбросить на пол. Она смотрела на него, и в синеватом полумраке ему казалось, что ее глаза совершенно черные, почти матовые — без блеска и выражения.

— Прости меня, — поцеловав ее в щеку, попросил он. — Я, наверное, кажусь тебе животным.

Он всегда помнил, что она ему рассказала после того, как он забрал ее из отеля. Однако сейчас природа брала свое, и на короткий миг все сдерживающие воспоминания вылетели из его головы.

— Тебе было очень больно? — спросил он, вновь опускаясь рядом с ней.

Ева повернулась к нему, и на ее лице засветилась призрачная улыбка, едва различимая за плотной пеленой чувств, постоянно сковывавших ее и не позволявших ей отпустить себя на волю.

— Нет, совсем нет, — ответила она.

Позже они научились выбирать правильное время и выскальзывать из постелей, не разбудив при этом детей. Они почти не говорили о том, что случилось с ней в гостинице. Адам боялся задавать вопросы, а Ева не спешила откровенничать — она могла лишь упомянуть об этом вскользь, но никогда не говорила ему, как все произошло. Тень этой боли скользила между ними постоянно, и Адам редко ощущал, что Ева свободна от своего страха перед мужским желанием. Даже после того признания он продолжал чувствовать, что она боится его рук и избегает смотреть на него, когда они остаются наедине. Он старался быть с ней нежным и терпеливым, но долгое воздержание делало его совсем другим — получив возможность обнять ее, он почти терял способность помнить об осторожности.

Иногда его одолевало желание поговорить с ней, попросить ее поделиться своими страхами и сомнениями, заставить ее раскрыться и все рассказать, но рядом всегда находились дети, и заводить такие разговоры в их присутствии было нельзя. Адам ждал весны, и старался не терять надежды на лучшее.

В середине апреля, когда дожди размыли застывшую снежную корку и обнажили черную землю, он стал уводить ее прочь из дома. Дети оставались одни на час или полчаса, а они ходили по узким улочкам и просто говорили друг с другом. Два или три раза в неделю он уходил на ферму, где жил его работодатель. Жизнь постепенно менялась, в доме вновь появились деньги.

В один из дней в их дом наведалась жена фермера, у которого Адам работал все это время. Женщина прошлась по дому, удостоверилась в том, что все в порядке, а потом осталась на обед. Ее звали Кристин, и она была очень внимательной. Если ее что-то интересовало, она прямо спрашивала об этом. За обедом она рассказала, что у нее нет детей — ее совершенно не смущали такие детали. Ева ответила ей тем же — она призналась, что Дебби и Мэтью родились от другой женщины, добавив, что даже не надеется когда-нибудь забеременеть сама.

С тех пор Кристин начала приходить к ним в гости и иногда даже оставалась с детьми. Ей нравилось играть с Мэтью, а Дебби была согласна терпеть ее, если Ева обещала, что это продлится недолго. Благодаря этому у Адама и Евы появилось больше свободного времени.

Их разговоры не уходили дальше планов на лето и выбора школы для Дебби, но Адам знал, для чего на самом деле нужны эти прогулки. Поговорить о делах насущных можно было и в присутствии детей — они уже давно привыкли к таким беседам, а Дебби даже нравилось принимать в них участие. Проходили дни, и он медленно подводил ее к самому главному — к тому, что не давало ему покоя.

Завести разговор в правильное русло удалось только в мае. Адам и Ева выходили на прогулки поздно вечером, и времени у них было достаточно.

— Что если я все-таки забеременею? — неожиданно спросила она в один из таких дней.

— Я буду только рад.

— Но где мы возьмем деньги на третьего ребенка?

— Дети рождаются во все времена, — пожал плечами он. — К тому же, воспитывать детей вместе с тобой — совсем не то, что с Беккой. Не бойся, я не буду говорить о ней плохого, но скажу одно — с тобой мне гораздо спокойнее. Теперь третьим малышом меня не напугать.

Она удовольствовалась этим ответом, но ему показалось, что тема еще не исчерпана, и он решил продолжить:

— К тому же, мне кажется, что это неизбежно. Я имею в виду, что ты очень красива, и я… не тот человек, который откажет себе в обладании такой женщиной. Тем более, если она моя жена.

— Знаю, — кивнула она. — И даже горжусь этим.

Адам остановился, не представляя, как можно перейти к следующим, самым важным вопросам. Это было необходимо, и он не сомневался, что даже если остановится сейчас, то рано или поздно ему все равно придется сделать этот шаг. Поэтому, посомневавшись, но, так и не подобрав нужных слов, он решил, что просто должен быть честным и терпеливым.