Прошедшие лабиринт - [67]

В домике Фоминичны происходило обычное вечернее чаепитие. Сегодня кроме самой Фоминичны и неизменной Бабашуры на веранде присутствовал дедок Пафнутьич, сторож соседнего садового кооператива «Урожай». Дедок явно предпочел бы чаю нечто покрепче, но побаивался Фоминичны. Бабули хрустели магазинным печеньем и, как всегда, о чем-то жарко спорили. Сквозь виноградные плети на веранду ярко светила луна.

— До чего наука дошла! — горячился Пафнутьич. — Вот же — в космос летают, на Луну уже сели. Луноходы, ить, Союз-Аполлон. А как они разбираются, куда лететь? Где там право, где лево, когда кругом одна чернота?

— Нету там ни права, ни лева, — сварливо отрезала Бабашура. — И хорошего ничего нету. Летают для хвастовства, с американцами наперегонки, все небо издырявили, теперь не погода, а черт-те что…

— Не скажи, старая, — вздохнула Фоминична. — Оно сейчас дело, конечно, новое, но ведь надо и космос осваивать! А то лет через сто на Земле столько народу разведется, ступить негде будет. Вот и подадутся на Луну, построят там теплицы огроменные, воду подвезут, растения насадят и жить станут. Вперед, стало быть, начальство смотрит. В космосе-то всем места хватит!

— Слыхал я, бабоньки, недавно в телевизоре, что космос совсем бесконечный, — встрял опять Пафнутьич. — Страх какой подумать. Летишь-летишь, а конца-то и нету. И откуда только знают? А может все-таки есть он, край? Никто ж там не был.

— Не бесконечный, а безграничный, — поправила деда Фоминична.

— А разница-то? — удивился дед.

Люда прямо заслушалась. Ну, дела! До чего бабули стали научные, просто поразительно. Дальше пошло еще интереснее:

— А есть разница, есть, — ответствовала Фоминична. — Ты про Пуанкаре не слыхал небось?

— Это который Антанта, что ли? — совсем ошалел дед.

— Тебе бы все Антанта, политикан хренов. Ученый он был! И специальную такую штуку придумал — геометрия Пуанкаре называется. Так там просто вот в небольшом шаре, ну хоть с арбуз, цельный космос может поместиться, с планетами и звездами.

— О дает! Ты, старуха, ври да не завирайся! — возмутился дед. — Космос в арбузе. Ты семечек часом не объелась?

— Сам бы ты объелся, старый черт, да не семечек, а самогонки, кабы дали, — с достоинством парировала Фоминична. — Вот смотри. К примеру, имеется круг, а внутри его — жители. И когда они по центру, то они как бы поболе, а когда к краям подходят, то помене становятся. И чем ближе к краю подбираются, тем меньше делаются. И от этого кажется им, что край этот — далеко-далеко. Они туды стремятся, идут, и того не понимают, что уменьшаются, а думают, что край — ну вроде как наш горизонт — от них отдаляется. Вот и выходит, что для них, сызнутри, там места бесконечно много. А на самом-то деле и совсем нет. Все в круг влазит!

— Тьфу ты! — рассерчал дед. — А что ж, остальные-то, которые на месте стоят, не видят, что те уменьшаются? Крикнули бы им!

— А как же, видят. Только они думают, что это… эта… как ее… персперт… перспектива. Ну ты прикинь — ведь издалека оно все и впрямь маленьким кажется! Вооона, — она махнула в сторону моря, где вдали виднелся огонек, — пароходик-то каков крошечный видится, а?

— Даааа, задача. — Дед почесал голову. — Ну тогда пусть складной метр какой с собой берут! Отошел, да и померился.

— Так ведь и метр тот уменьшается, вот в чем штука. Ой, хитрое дело, эта самая геометрия! Жаль, книга у меня наполовину на семечки уже изошла. Так и не знаю, что ж там дальше было. А интересно…

— Так может это и у нас так? — с ужасом спросила Бабашура. — Ты, к примеру, в Москву отъехал, а сам уменьшился и не заметил?

— В Москву точно, — убежденно сказал дед Пафнутьич. — Я вот был в пятидесятом, заблудился, так сколько ни пытал у прохожих, как на улицу Лени Голикова проехать, не слышат они меня и не видят! Ни один даже и не остановится! Знал бы я тогда про этого гада Пуанкаре, империалист хренов! Налей-ка ты мне, Фоминична, ради такого мучительного разговора, как человека прошу. Душа пылает.

Фоминична вздохнула и полезла в буфет за сулеёй с самогонкой. Люда лежала у себя на веранде, уткнувшись в душистую подушку (Фоминична набивала их хмелем), и хохотала до слез.

Назавтра Фоминична с утра ушла, а Люда покопалась в кипе старых журналов на подоконнике, отобрала себе «Химию и жизнь» и «Технику молодежи», где часто печатали неплохие рассказы, и устоилась на топчане с чашкой чая — читать. Один рассказ поразил ее — «Цветы для Элджернона». Поумневшая мышка и ставший гением дурачок Чарли Гордон странно связались в ее сознании с «научными бабушками», да и с ней самой… А когда она вспомнила про необычную крысу у Сергея в квартире, ей стало и вовсе не по себе. Нет, не то. Крыса в Подольске, бабули тут, в Диоскурском. Да специального средства «для поумнения» нам никто и не давал. Не говоря уж о том, что его и нету… Пили чай да гриб. Вот дед Пафнутьич — нисколько не поумнел, обычный дед. Так он гриб и не пьет, а бабки пьют регулярно. А гриб-то из Подольска. И крыса в Подольске. Гриб, крыса, Сергей — Подольск. Гриб, бабули, сама Люда — Анапа. Задачка! Попадаются такие в «Науке и жизни»: швед ездит на лыжах, француз живет в красном домике, у кого собака? Надо будет поискать…