Прошедшие лабиринт - [11]

Четвертый курс был предпоследним, Люда понимала — сейчас или никогда. И поэтому, когда мифист с хищными глазами протянул ей заветный билет на заветный новогодний вечер, она почувствовала настоящий азарт охотницы. Мифиста с хищными глазами она, кстати, больше и не видала никогда. Новогодний вечер удался и принес долгожданные плоды: Люда познакомилась с Левкой Кацеленбубеном. Собой он был не ахти — и росточком не вышел, и был слишком смугло-черняв, но в остальном соответствовал требованиям: москвич, перспективный. Маячила там, правда, за Левкиной спиной какая-то страшноватая мифисточка из «больно умных», но Люда ей особого значения не придавала. С Левкой встречались всю весну. И даже из стройотряда летом он ей написал пару писем. Она, правда, написала ему семь — но кто же считает. Летом, в Перми, Людка, хоть и была страшно суеверная, стервозной Веронике таки прозрачно намекнула о возможном «пошиве платья белого». Ну, с другой стороны, это было необходимо — Вероника по осени собиралась замуж за одноклассника. Надо же было «обрадовать подружку».

Однако осенью все пошло вкривь и вкось. Левка особой радости от встречи с Людой не проявил, появляться стал редко, ссылаясь на занятость, преддипломную практику и прочее. А потом уже, стороной, Люда узнала, что платье белое шьет вовсе не она, Людочка, а та самая страшноватая мифисточка, тоже, кстати, из провинции. Тем и кончились Людочкины планы на законную московскую прописку и перспективного мужа.

Ну, погоревала она, конечно, сколько следует. Излила душу своей верной подруге Верке. С Веркой она познакомилась, когда санитаркой в Склифе подрабатывала, а Верка там отлеживалась после очередного показательного суицида. Ну, разговорились-подружились. Верка как есть непутевая была, просто страсть. Чтобы статью за тунеядство не впаяли, она днями отсиживалась в будке «Мосгорсправки», а вечерами занималась своим истинным призванием — наговором и гаданием. Жила у черта на рогах, как в песне: «мне до Щелковской — метро, а от Щелковской — автобус». Ну, Верка, своя душа, Людочку выслушала, фотку Левкину испросила и обещала ему, изменщику, «сладкую жизнь и полную фетяску в смысле карьеры».

Но Верка Веркой, а ведь надо же ж девушке свою судьбу решать. Впрочем, решать ничего и не пришлось. Комиссия по распределению высоко оценила Людочкину разработку «Пиджака однобортного, из диагонали с ворсом», да и отправила ее конструктором-технологом на швейную фабрику города Чехова, что в Московской области. Швейная фабрика предоставляла также место в рабочем общежитии. Людочка, совсем уж изготовившаяся ехать на какую-то далекую периферию, а то и вовсе — в родную Пермь под бок к стервозной (и уже беременной) Вероничке, слегка воспрянула духом. Область все-таки — Московская. Полтора часа — и в Москве! Да что там — это ж почти Москва!

Но увы, действительность опять оказалась далекой от идеалов. Чехов был обычным крохотным городишком: пыльным, сонным, с бетонными раскрошенными тротуарами и беленым зданием почты. Стоит ли добавлять, что на вывеске «Почта» буква «О» была оторвана еще в незапамятные времена, да никто так и не удосужился ее присобачить обратно. До Москвы все-таки был не близкий свет — полтора часа. В театр не поедешь — возвращаться-то как? Последняя электричка уже давно сбежала. Ну, был под боком Подольск, да что толку от этого Подольска? Был в Чехове и непременный Дворец Культуры — кирпичный сарай, крашенный розовым поверх кирпича, с шестью колоннами перед входом. Выглядел он на редкость уныло.

В рабочем общежитии разговаривать было особо не с кем. С кем, в самом деле? С швейками? С рабочими-наладчиками? И о чем? О шпульках и протяжке несущей нити? Справедливости ради, впрочем, следует отметить, что вся эта понаехавшая из окрестных деревень на фабрику публика «москвичку Людку» не жаловала и на разговоры не набивалась. Словом, жизнь в богом забытом Чехове никак не была похожа на жизнь в подмосковных академгородках, о которых Люда мечтала вместе с подружками по институту. Ну, с Нинкой, секретаршей директора фабрики, можно было перекинуться словечком — девка она была веселая и не злая.

Но вот в самый канун Нового Года наметился некий сдвиг в личной жизни. Все та же Нинка (и откуда у нее везде знакомства?) притащила два билета на новогодний вечер в Подольский пищевой институт. Люда поначалу даже и ехать-то не хотела — Подольск, велика важность, да и вроде уже немолода она теперь со студентами-то плясать… Но, однако, поехала с Нинкой. И даже не просто поехала, а постаралась принарядиться. Пусть знают наших! Платье сшила себе — загляденье, из двух оренбургских платков. Видела такое в «Березке», бельгийское, ангора-джерси — 120 чеков, как отдать. А тут — два оренбургских платка по 7-50 — и никто не отличит. Платки надо было, правда, выбирать специальные, которые без особого пуху.

Вечер был неинтересный. Пищевой институт — это все одно что текстильный в смысле полового состава. По углам актового зала застенчиво вяла пышнотелая надежда кондитерской отрасли пищевой индустрии. Несколько пар тяжело переставляли ноги в центре, шелестя по красному навощенному паркету. Люда немного злилась на себя за свои надежды. Ну и дура — вырядилась в ангору-джерси. Для кого? Для будущих поваришек? Выскочила из душного зала, остановилась у широкого низкого подоконника. От окошка тянуло холодом и безнадегой. Новогоднего настроения — как не бывало. «А еще и домой на последний автобус надо успеть», — обиженно подумалось Люде. И так что-то ей себя жалко стало за все эти неосуществленные амбиции, что хоть плачь..