Прощеное воскресение - [18]

Поровнявшись с высокими, выкрашенными темно-зеленой краской железными воротами, Александра приостановилась в надежде, что из проходной выйдет охранник, но тот тупо смотрел на нее сквозь пыльное стекло маленького оконца. Странно, она на всю жизнь запомнила эту смутно очерченную физиономию за давно немытым стеклом, будку из силикатного кирпича, в которой сидел тот дядька, кусок забора за будкой, по верху которого шла колючая проволока в три ряда, ржавая, наверное, почти истлевшая, колючая проволока, такую тронь — рассыплется в прах, а острастку людям дает. «Господи, сколько кирпича, железа, дерева, бетона, собственных сил и всего прочего перевели люди на заборы. Наверное, если все сложить по всему миру, то из этих заборов можно было бы выстроить город на миллионы человек, дать жилье всем бездомным на земле… Сонный какой-то дядька, — подумала она об охраннике, — небось, всю войну так и просидел в этой будке. Господи, охраны скоро будет больше, чем людей, а толку — чуть! Дорогу спросить не у кого… — Не давая раздражению овладеть собой, Александра перевела размышления в другой ряд: — Да, где-то здесь этот загс, сейчас я найду его!» И опять вспомнила начальницу загса, красивую, чернобровую женщину с хорошим цветом лица, яркими карими глазами, белозубую. Вспомнила, как та дохнула полными губами на гербовую печать, со смехом звонко шлепнула ее на свидетельство о регистрации и молодо рассмеялась: «Эхма, давно молодых не расписывала, аж на душе радостно!»

Улица была такая длинная, что, отойдя метров на сто от ворот завода, Александра засомневалась: «А может, я иду не в ту сторону?» Оглянулась: за ее спиной, на противоположной от заводского забора стороне оставалось еще порядочное количество домишек, мимо которых она не проходила. Позади есть и впереди еще много. Она всмотрелась из-под руки и разглядела впереди большие дома и что-то наподобие площади. Подошла ближе — точно, площадь. Вон и скульптура вождя с указующим перстом: «Правильной дорогой идете, товарищи!» Такие указующие вожди стояли по всем городам и весям, где бронзовые, где бетонные, а где и из крашеного гипса, часто под затейливыми навесами, чтоб струи дождя не засекали святое искусство.

Александра решила идти к центру поселка. Скоро заводской забор из белого силикатного кирпича закончился, и домишки по улице потянулись с обеих сторон. Дорога была ровная, местами выкатанная до серого лоска, не очень пыльная, тем более на обочине, по которой шагала Александра. Домишки были почти игрушечные, как правило, чистенькие, свежевыбеленные. Александра подумала, что вот всего тысяча километров от Москвы, но во всем уже чувствуется юг, другая культура содержания жилья и обустройства человека. На юге без чистоты пропадешь, а вот у дядьки-охранника окошко сто лет немытое, сказано — казенное. Примерно об этом думала Александра, продвигаясь к цели своего путешествия. Идти было не так легко, как в первое время после купания в озерце, солнце пекло голову, даже под косынкой заплетенные в косу волосы давно высохли, а котомка за плечами и мамина фуфайка в руках с каждой минутой становились все тяжелее, все неудобнее, наверное, сказывались два дня и три ночи, проведенные в битком набитом вагоне почти без сна и воздуха…

— Александра! — вдруг остановил ее звонкий, молодой окрик.

Она вздрогнула и обернулась на голос.

— Александра, вот я тебе счас по попке! Ты почему у него отняла?!

В трех шагах от обочины, за невысоким, почерневшим от времени штакетником, на провисшей веревке молоденькая женщина развешивала во дворике свежевыстиранное белье — из-за латаной простыни была видна только ее голова с прямыми русыми волосами и высокая девичья шея, а внизу — босые ноги и еще две пары босых ножек. Увидев остановившуюся перед ее палисадником незнакомку, юная женщина смутилась, откинула с высокого лба русую прядь и миролюбиво добавила:

— Старшая сестра называется! Свою морковку быстренько схрумкала и еще у брата отняла!. Вы что-то хотели спросить? — Она приветливо улыбнулась Александре и, отодвинув простыню, вышла из-за нее — невысокого роста, стройная, полногрудая, в чистом голубом сарафанчике, правильнее сказать, бывшем когда-то голубым, а теперь голубовато-сером, простеньком, но очень идущем и к ее фигуре и лицу, в особенности к серо-зеленым чистым глазам.

— Я — Александра. Думала, вы меня окликнули.

— Нет. Вашу тезку! — засмеялась хозяйка. — Эй, выходи! — и она отвернула нижний край влажной простыни. — Выходи!

И тут из-за латаной простыни показались маленькие голенькие мальчик и девочка, оба зажмурившиеся, готовые зареветь. Сестра ловко толкнула брата в бок, и они тут же заревели в два голоса, размазывая по смуглым мордашкам горючие слезы. Девочка была поплотнее, а мальчик совсем худенький, но оба загорелые, крепкие.

— Александра, ох, провокаторша! — с наигранным негодованием в голосе воскликнула хозяйка. — А ну, тихо! К нам тетя в гости пришла. Заходите, пожалуйста, во двор. Чего мы будем через забор разговаривать? — С провинциальным гостеприимством женщина распахнула перед гостьей калитку, при этом ее серо-зеленые глаза смотрели на Александру с таким радушием и открытостью, что та невольно приняла приглашение.