Прощение - [23]

– Сейчас я была бы рада видеть их хотя бы без этой страшной апатии в глазах, – призналась я.

– Всему свое время, Ронни. Я знаю, что в это трудно поверить. Им еще сложнее, чем тебе. Все философы и мудрецы сходились в одном: родителям невыносимо больно пережить своего ребенка.

– Потому что родители должны уйти первыми? – спросила я.

– Да, а еще потому, что дети умирают во цвете лет, когда у них впереди длинный путь, который вдруг обрывается. Но ты должна жить. Время залечит раны.

– Нет, я чувствую только, что впереди у меня много времени, слишком много времени, чтобы все помнить.

– Пройдут годы, и воспоминания о том, какой ужас ты пережила, немного сотрутся. Останется надежда на то, что ты увидишь их на небесах, куда они попали как мученицы.

– Я думала, что мучениками считают тех, кто погиб за веру, – озадаченно проговорила я.

– Они были совсем невинные дети, и Отец Небесный примет их как мучениц.

Я очень мягко возразила:

– Они были очень маленькими. Они еще даже не знали как следует детскую Библию. Особенно Рути. Они были обычными детьми.

– То, что ты о них говоришь, то, как ты их любишь, делает их необычными. Они особенные девочки.

– Тогда почему Бог допустил, чтобы это произошло? – спросила я, зная, что задаю глупый вопрос.

– Такова была не воля Бога. Их смерть стала следствием человеческого деяния. Отцу Небесному пришлось допустить, чтобы люди распяли Его Сына, Иисуса Христа, но не потому, что это была Его воля, а потому, что люди хотели свободы. Свободу выбирать. Свободу подвергнуться искушению. Вот отчего сатана может увести человека с пути истинного. Бог проливает слезы вместе с тобой, Ронни. Если ты сейчас не можешь быть среди людей, не вини себя. Не наказывай себя. Никто из нас не совершенен, но думаю, что ты на правильном пути.

После нашего разговора я чувствовала себя намного лучше. Я хранила косметический набор, пока коробочки с блеском и тенями совсем не опустели. А кисточки, которые там были, до сих пор со мной. Я мою их каждую неделю. Сестра Баркен сказала тогда, что они прослужат мне долгие годы, если я буду относиться к ним бережно. Так и случилось.

Когда я показала набор маме, она улыбнулась.

– Иногда нам нужна мелочь, о которой мы не могли и подумать, – сказала она. – Сестра Баркен проявила мудрость. Даже в печали надо сохранять красоту. Она права, Ронни. Ты не должна искать во всем смысл. Твоя задача – молиться и молиться, чтобы облегчить страдание, чтобы оно быстрее уступило место печали, – она важнее. Я думаю, что поддержка других поможет нам прийти в себя.

В спальню зашел папа.

– Я молюсь о том, чтобы люди не воспринимали нас как несчастных жертв, – произнес он. – Может, нам стоит уехать, Кресси? Уехать отсюда.

– Но, Лондон, мы не можем уехать от себя. Здесь могилы наших девочек. Здесь наш дом. Посмотри, какой подарок приготовила для Ронни сестра Баркен. Я думаю, что мы должны остаться здесь и продолжать служить Отцу Небесному.

– Я все понимаю, – согласился папа. – Но меня не оставляет беспокойство.

– Ты всегда таким был, – сказала мама и отвернулась.

На следующей неделе папа взял меня с собой в храм в Седар-Сити, чтобы окрестить Рейфа. Я думаю, что он так спешил, потому что хотел провести время в храме, где ощущал душевный покой. День был теплым. Папа остановился у закусочной, мы заказали молочные коктейли, потом присели на скамейку, и я дала Рейфу бутылочку.

– Ронни, – сказал папа, – если бы Беки и Рути надо было окрестить, я бы хотел, чтобы это сделала ты.

Он обнял меня.

– Я уверен, что они одобрили бы это.

– Спасибо, папа.

– Ты была так напугана. Я видел твои страдания, но не знал, что сказать. Меня не было в твоей жизни.

– Все нормально, – сказала я.

– Нет, это не нормально, – возразил он. – Ребенок должен знать, что родители ведут его по жизни, но я сам не видел света.

Однажды мама попросила нас нарисовать картину – о том, как мы видим нашу жизнь. Девочки нарисовали деревья и круги, но я отнеслась к этому заданию со всей серьезностью. Я изобразила церковь, магазин, дорогу в школьный спортивный зал, горы, куда я отправлялась верхом на Руби, нарисовала и свою комнату, даже свой письменный стол. Но если бы сейчас я сравнила мою новую картину со старой, то увидела бы пустой треугольник, где углами служат дом, церковь и сарай. Все это выглядело так, будто мой старый мир исчез. Скотт Эрли забрал не только жизни Беки и Рути, но и наши жизни тоже. Мой папа, которому едва исполнилось сорок, выглядел глубоким стариком. Он тяжело опустил голову на руки, а его коктейль расплескался.

Я посмотрела на него и не стала говорить, что они с мамой забыли о моем тринадцатом дне рождения.

Глава восьмая

Суда не было. Скотт Эрли написал полное признание и со временем сделал некоторые добавления.

Не было нужды ни в каком процессе, требовалось только решение судьи.

Однако расследование проводилось. Несколько раз к нам приезжал шериф. Вообще-то он был довольно приятным человеком. Со мной и с моими родителями беседовали психиатры и другие врачи, выступавшие как на стороне защиты, так и на стороне обвинения. Они спрашивали, проявлял ли Скотт Эрли признаки раскаяния, как он ходил, как держался. Я сказала им, что Скотт Эрли ходил, обхватив голову руками, и стонал. Вот и все. После того как его тщательно обследовали, даже сделали томографию мозга, выяснилось, что Скотт Эрли физически здоров.