Прощай, СПИД! А был ли он на самом деле? - [8]

Прошло четыре года с момента нашей первой встречи. Четыре года прекрасных и ужасных отношений, ставших скрытными и непристойными из-за одного случая. Я не хочу изображать это по-другому. Независимо от того, что я говорю или что я пишу тебе, я должен стыдиться даже смотреть тебе в лицо и не сметь просить о свидании, пригласить пообедать, или, того хуже, заняться с тобой любовью.

Я хочу, чтобы ты мне верила, я именно это чувствую, особенно последнее время. Если ты спросишь меня, что случилось и о чем я думаю, когда я молчалив и невесел, что у меня на душе? Всегда одно и то же. Я хочу сказать тебе, что я тебя люблю и желаю тебя, но я не могу произнести ни слова, когда мы встречаемся. Я хотел бы быть другим при каждой нашей встрече. Вот как я живу, и вот каким я научился быть, как искренни мои чувства к тебе, потому что я люблю тебя, хочу тебя и скучаю по тебе. Возможно, ты скажешь, что это наглость с моей стороны даже писать тебе эти глупости, но мне не легко остановиться. Ты даже не представляешь, как мне хочется, чтобы все было иначе, или, по меньшей мере, чтобы кое-что не случалось. Ты была великой любовью всей моей жизни. Сейчас это уже не то, что было, не то в любом случае. Не так, по крайней мере, как было не так давно. Но при каждой нашей встрече я вижу, что ты не винишь меня.

Но все же, каждый раз при наших встречах я становлюсь словно безумный, две стороны борются внутри меня, и ни одна не может победить. В такие моменты я вспоминаю об игре в крестики-нолики. Ты когда-нибудь играла в нее в детстве? Это очень скучная игра, в которой никто не может победить. Ее можно сравнить с моим психологическим состоянием каждый раз, когда я думаю о тебе. Любовь и стремление с одной стороны, эйфория, другими словами, и отвращение к самому себе – с другой.

Будучи не в силах делать что-либо другое, я часто мечтаю о прошлом и о том, как у нас с тобой все могло бы быть. Именно в этот момент я начинаю плакать, меня охватывает ярость – я хочу разбить себе голову о стену и, в то же время, я бы хотел просто позвонить тебе и говорить тысячи ласковых слов, нежных и пустяковых. Но я никогда этого не сделаю, а буду только мечтать…

И теперь, держа это письмо в руке, я перечитываю слова: «Скрытность и непристойность» – вот как он описал то, что произошло в нашей жизни. У меня было подобное чувство, но я не могла этого выразить. Димитрий умер от СПИДа намного позже, я узнала об этом, когда проходила курс анти-ретровирусной терапии. В течение многих лет я считала, что его убил вирус ВИЧ, так было до тех пор, пока «X», мой друг, пожелавший остаться анонимным, не написал мне:

Вирус ВИЧ никогда и нигде не был выделен. Если у кого-нибудь есть сомнения, они легко могут убедиться в этой истине без напрасных опровержений. Нужно просто запросить оригинальную научную публикацию. Обычно такие публикации легко получить в министерстве здравоохранения, либо университеты могут предоставить подобную научную публикацию, если она существует. В Германии, Австрии, Италии или где-либо в другом месте это оказалось невозможным, несмотря на 12 лет постоянных вопросов, задаваемых властям и гражданами, и учеными; потому что этих публикаций не существует.

Сегодня кажется невероятным, что этот вирус никогда не был выделен (неужели нас так долго обманывали?), но мы в этом не сомневались тогда в 1985-м, когда в нашей среде словно разорвалась бомба, всего год спустя после анонса СПИДа министром здравоохранения США Маргарет Хеклер на международной пресс-конференции. В ее заявлении утверждалось, что «ВИЧ» является «возможной причиной» СПИДа. Но вот что любопытно, слово «возможной» было опущено в последующих сообщениях СМИ. Общее ощущение было таким, что это заявление должно подвергаться сомнению, потому что не было высказано никаких возражений. Австралийский профессор Хирам Катон написал десять лет спустя в своей книге «Мираж СПИДа»[4]:

Журналисты, описывающие это событие, не заметили контрольных сигналов того, что во всем этом было что-то подозрительное. Очевидной алогичностью было то, что сообщение было сделано еще до публикации статей, представляющих доказательство. Твердое правило научной публикации запрещает такую практику. Это создает помехи критическому восприятию, так как ученые не могут комментировать исследование, которого они не видели. […]

Так случилось, что довольно много ученых не слишком поверили в заявления Галло. Но их голоса не были услышаны, потому что журналисты не искали критических комментариев. И через очень короткое время это стало настолько общепринятым, что критические взгляды стали казаться заблуждением, и даже «идиотизмом».

Журналисты могли бы еще исправить это упущение, когда в 1995-м зазвучали требования, подобные заявлениям Хирама Катона. Удивительно, но этого так и не произошло. По какой-то причине они пренебрегли выполнением своей основной задачи, которая заключается в проверке источника информации. Но в то время я этого не знала… Не знала я и о том, что вирус ВИЧ, возможно, никогда и не существовал, и что я никогда не была ничем инфицирована.