Прощай, СПИД! А был ли он на самом деле? - [6]

Я никогда не пробовала наркотики, ни до Димитрия, ни после него, я не чувствовала в них необходимости. Дома мы всегда были счастливы. «Я ни разу не видела такой семьи, как ваша, – никогда никаких проблем», – сказала однажды подруга моего брата. «Ваша единственная причина для беспокойства – все ли кошка съела из своей миски». Тем временем мой ум постоянно искал новые возможности. Мы с Вили решили отправиться в месячный молодежный тур по Европе по проездному железнодорожному билету InterRail. Нам было по 20, и мы начали свою экскурсию, подкрепляясь сандвичами с бифштексом, приготовленными матерью Вили. Мы 30 дней провели в поездах с остановками для отдыха в Стокгольме, Париже и Манчестере.

Вернувшись в Афины, мы были обессиленными, но довольными. Вили воссоединилась со своим задушевным другом Гиоргосом, а я с восторженным Димитрием. Но вскоре все изменилось в одно мгновение. Однажды вечером я увидела его сильно одурманенным. «Мне предложили всего-лишь дозу одной штуки», – сказал он мне. Я не стала убегать, думая, что смогу вразумить его. Он был такой умный, как же он мог такое сделать? Но он опять попал в зависимость от героина, мне не нужно было это долго выяснять, он сам мне в этом признался. Он уверял меня, что прекратит, но было уже слишком поздно. Мне было очень больно оттого, что я ничего не могла поделать, чтобы помочь ему.

Самой худшей частью всего этого был его телефонный звонок с известием, что он «ВИЧ-позитивен». Я пытаюсь вспомнить события, разворачивавшиеся в то время, о которых до сих пор я никому не могла рассказать. До сих пор не знаю, как мне удавалось хранить свой секрет так долго, ведь сразу после сообщения Димитрия, в августе 1985-го, я узнала, что тоже ВИЧ-позитивна. Вскоре после этого он прислал мне следующее письмо:

Это странное ощущение, сердце мое. Впервые я почувствовал его, когда мне сообщили о проблеме. «Ты инфицирован вирусом». На самом деле, это даже не одно чувство, а сразу много. Горечь, печаль, крушение надежд, страх, опять страх, боль, паранойя, опустошение и опустошение в десять раз сильнейшее, и не знаю, что еще.

Это последнее мое письмо к тебе. Оно без даты, но на него пролито множество слез, и в нем есть одно желание. Всего одно желание, и я действительно хочу, чтобы оно исполнилось. Кое что, что я желаю вот уже 15 дней. Если есть бог, черт побери (я никогда не интересовался есть ли он), не знаю, что еще сказать, особенно, если сказать нечего, они сообщили, что жить мне осталось 15 дней.

Поверь мне, малыш, мне от жизни нужно только чтобы у тебя все было хорошо и что ты знаешь, что Димитрий ценит тебя больше, чем себя. Все эти дни я думаю только о тебе. Я причинил вред тебе, той, которую так любил. Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, это была не моя ошибка. Я хочу, чтобы у тебя было все хорошо, и если это неприятная глава в твоей жизни, то скорей переверни страницу, а еще лучше – сожги ее. Я очень надеюсь, что с тобой все в порядке. Прости меня, если я сделал что-то, что могло причинить тебе боль. Я буду любить тебя всегда, Димитрий.

Ненавидеть? Это было больше похоже на потрясение, смешанное с ужасом. Результаты моего первого теста были отрицательными, но повторный тест через три недели принес дурные вести. Я чувствовала, что земля плывет у меня под ногами, хотя я и не могла еще осознать значения всего происходящего для меня. Ждет ли меня судьба все тех, кто погибает за несколько месяцев? Странно, но я чувствовала себя хорошо. Было невозможно поверить, что я умираю. Нелегко подготовиться к смерти, когда тебе 20 лет и ты здоров. Мне нужно было тщательно во всем разобраться.

На следующий день у меня были именины, и все за меня радовались. Я не могу забыть ту единственную мысль, которая крутилась в моем мозгу. «Как долго я смогу всех обманывать? Когда настанет время, я причиню им такую боль, какую и представить себе невозможно. Может быть, есть какой-нибудь способ всего этого избежать?» Димитрий думал только обо мне, а я думала только о своих матери, отце и брате. Эти новости просто уничтожат их. «Когда же станет возможно излечение?» – спросила я врача, который отдавал мне результаты теста. «Когда?» «Может, через десять лет, а может, и больше». Я помню, как в другом врачебном кабинете в соседнем здании доктор Г. П. (в то время руководитель по вопросам СПИДа) придирчиво рассматривал мои руки в поисках следов употребления наркотиков и сердился, что ничего не нашел. «Сейчас вам не нужно ничего делать», – сказал он. «Некоторое время вирус будет неактивен, он передается при половом контакте. Поэтому используйте презервативы, когда занимаетесь сексом, и никому ничего не говорите, даже своей семье». Я ушла со слабой надеждой, что в ближайшее время мне не придется с ним общаться, и так случалось, что на самом деле больше я его уже никогда не видела.

Димитрий был потрясен, когда я сообщила ему свой диагноз. Мы открыто обсудили ситуацию. В то время в новостях сообщали, что вирус проник в Италию из Америки и появился у нас летом 1985-го, когда его завезли вместе с багажом или со специфическим грузом наркотиков, которые принимали в кругу друзей Димитрия. Я стала одним из первых зарегистрированных носителей этого нового вируса в Греции.