Прощай — прости - [2]

Вчера им понадобились очки для плавания. Сегодня — теннисные ракетки.

— Мам, я точно оставлял их там, — ныл Филипп, беспокойно прыгая с ноги на ногу, а его темные глаза горели от нетерпения. — Кто-то наверняка переложил их!

«В доме Моранов вообще много всего происходит по вине кого-то», — мрачно думала Эшлин, роясь в куче старых газет и пластиковом ящике со сломанными игрушками, который, как ей казалось, она недавно относила к мусорному контейнеру.

Кто-то регулярно съедал все шоколадное печенье, бил посуду и терял школьные джемпера. Кто-то явно напрашивался на хорошую взбучку.

Голос Майкла, еще более раздраженный, чем нытье Филиппа, прервал ее размышления:

— Эшлин, куда ты положила мой льняной пиджак? Я хочу надеть его сегодня, но ничего не могу найти в этом чертовом шкафу! Ради бога, я же опоздаю!

Наконец две затасканные ракетки были триумфально извлечены из чулана. Эшлин отдала их обрадованному Филиппу и крикнула мужу, который все еще был наверху:

— Я повесила его в шкаф в гостевой спальне! Твой забит настолько, что пиджак только сильно измялся бы, пока ты собираешься его надеть.

Спустя две минуты Майкл уже поторапливал детей на выход, чтобы до работы успеть отвезти их в колледж. Вокруг снова воцарился мир. Диктор девятичасовых новостей что-то громко вещал на периферии ее внимания. Она оставила грязную посуду на столе и поднялась в спальню, чтобы собрать костюмы, брюки, галстуки, которые нужно было отнести в чистку, а заодно прихватить свою сумочку и ключи. Завесив ворохом одежды спинку кухонного стула, — Эшлин, наверное, проделывала эту операцию миллион раз, — она стала рассеяно проверять каждый карман.

Среди катышков из мусора и ворсинок, неиспользованных книжечек с бумажными спичками, которые Майкл собирал будто специально, она нашла это. Простой чек, затолканный во внутренний карман чудесного темно-синего пиджака, так хорошо смотревшегося с желтым галстуком «Пэйсли». Эшлин никогда не обращала особого внимания на подобный сор. Но сегодня все было иначе. Что-то заставило ее разгладить клочок бумаги и рассмотреть его как следует. Товар на сумму пятьдесят фунтов был куплен в одном из самых роскошных магазинов нижнего белья в Дублине, оплачен их общей кредитной картой, но почему-то так и не обнаружился в ее комоде.

Немыслимо, но, оказывается, ее любящий муж беззастенчиво врал, когда ворчал по поводу недешевых ужинов с коллегами-журналистами и важными персонами, из-за которых якобы их счет по «Визе» взлетел до заоблачных высот.

Чек, попавший в руки Эшлин, заставил ее понять, что тот внушительный счет, по поводу которого было столько жалоб, никак не связан с ужинами в «Галльском петухе». Очевидно, что редактор «Сандэй Ньюз» вместо того, чтобы бутылками покупать дорогую «Риоху»[1] и деликатесные копчености из лосося, развязывая таким образом языки своим дружкам-политикам, раскошеливался на вещи иного характера. Невероятно роскошного, шелкового характера.

Пятьдесят фунтов! Эшлин не переставала изумляться. Да еще в «Парижском белье»! Ей не доводилось даже подходить к двери самого шикарного магазина на Графтон-стрит. Ей хватило одного взгляда на шикарные шелковые трусики и бюстгальтеры, выставленные в витрине, чтобы понять, как убийственно высока их цена.

Эшлин почувствовала, как сполохи гнева разрывают тьму в ее сердце. Она привыкла полагать, что тратиться на одежду — это почти грех, и за всю жизнь не купила лифчика дороже пятнадцати фунтов.

И вообще, кроме темно-красного кружевного тедди, которое девочки с работы подарили ей двенадцать лет назад на медовый месяц, и нескольких легкомысленных атласных веревочек, которые было ужасно неудобно носить под джинсами, экспонатами бельевой коллекции Эшлин были только простые хлопковые трусики и благопристойные бюстгальтеры, примерить которые не постеснялась бы и монашка.

Если бы ее сбил автобус, то никто бы и не подумал, что она — весьма темпераментная штучка. Ведь если стащить с нее строгий темно-синий кардиган и длинную широкую юбку, под ними обнаружится белье, привлекательность которого могла бы соперничать только с пленкой застывшего сала на мясном пудинге. Зато это был полный комплект: огромные белые трусы, растянутый белый лифчик и обвисшее белое тело.

Любое, даже самое сексуальное белье просто померкнет на фоне жирка на талии и попе, щедро украшенной целлюлитом. Зачем тратить деньги, подбирая эротические наряды? Как бы там ни было, но бюстгальтер, в который сможет поместиться ее грудь (а это полновесный 85D!), всегда будет выглядеть так, словно туда с трудом затолкали пару баскетбольных мячей… Естественно, такой лифчик — самый эффективный уничтожитель эрекции.

Ха, уничтожитель эрекции! Она громко рассмеялась, но хрипловатый смех быстро превратился в рыдание, когда она представила себе Майкла, заходящего в магазин дамского белья, чтобы купить подарок другой женщине. Интересно, окинул ли он продавщицу бессмысленным взглядом, когда она спросила его о размерах? Демонстрировал ли нужный размер бюстгальтера, топорща пальцы и делая вид, что держит в руках по апельсину?

Когда-то Эшлин вычитала в журнале, что мужчины, перед тем как пуститься во все тяжкие шопинга, никогда не додумываются посмотреть на ярлычки ранее купленного белья, чтобы узнать, какой же размер трусиков носят их жены. Вместо этого они бормочут что-то про тонкую талию, обычные бедра и заливаются краской, говоря девушке-консультанту: «Приблизительно ваш размер». Подобную фразу та слышит постоянно.