Прощай ХХ век (Память сердца) - [16]

Бычки нам попадаются двух видов: мелкие, до двадцати сантиметров в длину, светло серые с бежевым отливом и темной полоской на боках — и длинные, черно-пестрые, с большой головой и тонким дряблым хвостом. Бычками их, вероятно, назвали за лобастые головы и большие широкие рты, с мелкими, неострыми зубами. Вытащенные из воды, они растопыривают прозрачные плавники, ловят воздух открытым ртом и жабрами. Иногда удочку так дернет в сторону, что она едва удержится в руках, значит, наживку схватила камбала, она больше и сильнее бычка. Камбала так сильно бьется на леске, стремясь вырваться на свободу, что можно подумать, будто крючок схватила какая-то крупная рыба. Поймать камбалу удается редко, и когда это происходит, моему восторгу нет предела. За пару часов мы втроем наполняем рыбой целое ведро и гордые возвращаемся домой. Мама жарит бычков, варит из них уху, а самых крупных чистит, солит и вывешивает на длинных нитках вялить на солнце. Жареные бычки сладковатые и нежные, а вяленые, очищенные от шкурки, тают во рту твердо-прозрачными, жирными кусочками.

Постоянное пребывание в воде вызывает у всех волчий аппетит. Кухней заведует мама. Каждый день рано утром, когда мы отправляемся на рыбалку, или загорать и купаться, она с удовольствием идет на базар за продуктами, счастливая тем, что здесь не надо думать из чего приготовить обед. Боже, какая благодать на этом базаре! Прилавки ломятся от изобилия овощей и фруктов, зелени и рыбы. Здесь можно купить даже мясо. А кур продают постоянно — и живых! А что здесь за цены! Ведро спелых, сахарных на разломе, сочных помидор прямо с грядки, стоит всего пятнадцать копеек. Огурцы, которых уже никто не хочет — пять копеек ведро! Зеленые и полосато-красные яблоки, коричневатые, медовые груши, сладкие, крупные вишни, прозрачно-зеленые и лиловые сливы, оранжево-восковые абрикосы — все это лежит навалом на прилавках, в ведрах и на повозках. Все фрукты стоят очень дешево. Чуть дороже персики и виноград, только еще начинающие поспевать в конце июля. В овощном ряду маслянисто блестят крутыми боками фиолетовые баклажаны — их здесь называют «синенькими», золотом отливает россыпь луковых куполов; связанные и подвешенные над прилавками крупные головки чеснока кивают белыми чалмами, а зеленые кудри петрушки, сельдерея, укропа и кинзы источают тонкие, пряные ароматы. На жердочках вниз головой, с подернутыми желтой пленкой глазами и связанными лапами, висят куры. Изредка они взмахивают крыльями и обессилено квохчут. В ларьке продают горячий белый хлеб, пышный и круглый, с толстой коричневой верхней корочкой, будто случайно испачканной мукой. Невероятно вкусно тут же на рынке отломить кусочек этой хрустящей корочки и съесть, вдыхая свежий хлебный дух. В маленьком магазинчике продается молоко, свежая сметана, мягкое, оплавленное масло и полукружья копченой домашней колбасы. Немного на особицу располагаются рыбные ряды — здесь продаются еще живые бычки и камбала, ставрида и селедка, а из-под полы, запрещенная к свободному лову, кефаль. Крытые прилавки, как бусами, унизаны вязками вяленой рыбы, в основном бычков, но есть и привозная, очень ценимая мужским населением города, тарань. Есть здесь и винные лавки, где за копейки можно купить разливное молодое домашнее вино.

Наш стол не богат, но все равно южная жизнь сильно и в лучшую сторону отличается от нашей обычной жизни. Мама готовит обеды с настоящим украинским борщом, густым и наваристым, делает икру из синеньких, лепит вареники с вишнями и с творогом. И, конечно, целыми днями мы поглощаем помидоры и фрукты. Яблоки уже никто не ест, нам подавай вишни и виноград. Поспели арбузы, и папа ходит за ними на рынок с мамой, ей не донести тяжелые «кавуницы», отличающиеся от «кавуна» особенной сладостью и сочностью. Кавуницу отличают по маленькому сухому серому пятнышку в месте цветочной завязи и по сухому хвостику с другой стороны. Только там, в Геническе, я ела такие вкусные арбузы, они с треском лопались при первом прикосновении ножа к зеленой, полосатой корке и истекали сладчайшим соком. Брат устраивал за столом, стоящим во дворе под шелковицей, бои скользкими вишневыми и арбузными косточками. Арбуз разрезался после обеда на большой тарелке на толстые дольки, и мы вгрызались в них, с шумом втягивая ртом сок, текущий по щекам, подбородкам и тугим животам. А мама все приговаривала: «Ешьте с хлебом! С хлебом сытнее!» Мама щедро накладывала нам полные тарелки нарезанных помидор, сдобренных подсолнечным маслом, наливала борща, накладывала с горкой вареники или жареных бычков с хлебом. Сама она всю жизнь ела немного, но никогда не оставляла на тарелке ничего, и не выбрасывала хлеб. Мама дважды умирала от голода, в тридцатые годы, ребенком, да и первые послевоенные годы были голодными. Я родилась в 1946 году, сразу после войны. Мама постоянно недоедала, поэтому я была тощенькая и тихая, у меня не было сил плакать. Саша родился через полтора года, стало хватать хлеба, картошки, начали появляться другие продукты, и он уже был толстеньким и крикливым ребенком. Но все равно многого еще не хватало. На фотографиях тех лет, мама и папа стройны до худобы, у мамы прозрачная кожа, а у меня большая голова, тонкие ручки и ножки и насупленное лицо. Может быть, от недоедания в раннем детстве у нас с братом всегда отменный аппетит, а южная жизнь кажется нам нескончаемым праздником. Очень скоро наши теплые отношения с хозяевами перерастают в дружбу. По выходным устраиваются застолья, где много едят, говорят, смеются, поют и пьют местное дешевое вино. Моя мама выросла на Украине и когда-то ходила в украинскую школу, поэтому она не только говорит на украинском языке, но и знает украинские песни. С тетей Варей и Валькой они на два голоса затягивают «Виють витры», или «Чому ж я нэ сокил, чому нэ литаю», и как красиво, душевно это у них выходит. Мы вертимся тут же у стола, а потом убегаем на горку смотреть на звезды, или гулять по городу, в темные аллеи недалеко от центрального парка, где бродит молодежь и слышна музыка с танцев. Мы ходим и на берег ночного моря, купаться. Страшно и приятно заходить в невидимую теплую воду, а вот выходить не хочется, без солнца сразу становится холодно. Мы убегаем с пляжа, потому что оставаться на холодном песке в мокрой одежде неприятно.