Прощай, Грушовка! - [29]
Мама разогрела патоку, процедила и разлила в банки. Она ставила ее на стол редко, только для гостей.
— Давайте завтракать. — Мама отрывается от швейной машины, разгибает спину, морщась от боли.
Все садятся за стол. Лепешки быстро исчезают.
— Как же вы теперь живете, Элик? — спрашивает мама. Она знает, что у него есть еще две младшие сестренки.
Элик пожимает плечами.
— Курт обещал устроить маму на кухню посудомойкой.
— Неужели? — удивляется Витя.
Некоторое время он молчит, потом говорит тихо:
— Может, он и не фашист, наш начальник…
— Безусловно, нет! Знаешь, о чем он со мной говорит?
— О чем?
— Сказал, был бы помоложе, в партизаны ушел бы. Вот!
— Когда он говорил с тобой об этом? Я ни разу не слышал.
— А он к нам домой приходил. На Новый год. Нашим малышкам консервы принес и конфет. Говорит, у него в Германии такие же две дочки.
— И ты ему обо всем рассказываешь?
— Нашел дурака! Я только слушаю. А сам ни гугу. А он все-все знает, что в городе делается! Сам мне рассказал и про нефтебазу, которая сгорела на Германовской улице, и как подожгли войлочную фабрику, и про склад военного обмундирования в Комаровке. Знаешь, сколько там сгорело комплектов?
— Как горело, видел, все видели, а сколько всего сгорело — не считал, — ответил Витя.
— Курт сказал, пятьдесят пять тысяч!
— А почему он откровенничает с тобой?
Элик пожал плечами:
— Просто открытый человек. Правду говорит.
— Открытый? — удивляется Витя.
В разговор вмешивается отец:
— Вот видишь, и в городе можно принести много пользы. Тут, сынок, большая работа идет.
— Так я не против, — отзывается Элик. — И все же, Николай Иванович, никто меня не переубедит, что здесь хуже, чем в лесу. Конечно, у партизан лучше. Там бой идет на равных. В тебя стреляют, и ты стреляешь. А тут…
— Ничего, Элик, придет время, и мы в лесу будем. И нам путь туда не заказан, — убежденно говорит Витя.
Я хорошо понимаю Элика и Витю. Им так хочется поскорее очутиться у партизан. Да и я не задумываясь пошла бы в партизаны, только бы меня взяли. Какое счастье, если вокруг свои и ни одного фашиста! Не видеть эти наглые лица, не слышать топота сапог по лестнице, когда сердце колотится от страха и ты бессилен что-либо сделать…
2
Вокруг дома — снежные сугробы. Ночью намело много снега, двери еле открыли. Я взяла лопату и принялась разгребать сугроб. Когда я закончила работу, в глаза мне бросилось объявление, приклеенное к двери нашего подъезда. В нем сообщалось: до 15 января продлен срок подачи заявлений в белорусскую прогимназию.
Такие объявления еще с августа месяца несколько раз вывешивали на столбах, на заборах, у магазинов, помещали в газетах. А прогимназия все еще не открыта. Значит, нет желающих обучаться в фашистском учебном заведении.
— Читаешь? Я тоже думаю после школы податься в прогимназию. Нашей отчизне нужны образованные люди. Рада, что наши желания совпадают.
Мне не нужно даже оборачиваться, я сразу узнала Зинкин голос.
— С чего ты взяла?
Зинка, как всегда, слышит только себя, и, не обращая никакого внимания на мои слова, она продолжает:
— Умные люди стараются получить образование. Умные люди…
— Уж не ты ли повесила эту бумагу? — резко прерываю я.
— А хотя бы и я! Пусть все прочитают.
Я взяла лопату и хотела уйти, но Зинка остановила меня.
— Что у нас есть! Ты даже представить себе не можешь. Такое чудо, такое чудо! Зайдем к нам, посмотришь. Ты в жизни такого не видела, даже во сне. А где твой дядя? Он живет у вас?
Я сразу догадалась: она спрашивает меня о том пленном.
— Да нет, — торопливо отвечаю. — Уехал в свою деревню, к жене… Отвоевался…
— А может, к партизанам подался? Теперь все только о партизанах и говорят, только их боятся.
— Зачем бояться? — спрашиваю я и тут же спохватываюсь: — Ты с ума сошла! Про моего дядю такое говорить!
— Я пошутила. Так зайдем к нам?
Меня разбирает любопытство. Интересно, что Зинка мне хочет показать. На двери у них висит амбарный замок.
— Зачем вы такой большой замок повесили?
Зинка машет рукой:
— Столько голодных вокруг…
Мы заходим в дом. Комнату не узнать. У порога лежит коврик, стол покрыт ковровой скатертью, на окнах гардины, вместо железной кровати — никелевая с большими блестящими шарами. У стены стоит диковинный буфет, высокий, почти до потолка. Зинка перехватывает мой взгляд и говорит:
— Сервант!
— Что? — не понимаю я.
— Сервант. Так буфет называется.
А я и не знала, что буфет называют сервантом!
Посреди комнаты я вижу еще одну, в самом деле необычную вещь: кресло на выгнутых, как у санок, полозьях. Зинка садится в него и качается. Так вот зачем она затащила меня — креслом похвастаться!
— Кресло-качалка! — торжественно объясняет она. — Хочешь — покачайся, только не очень сильно.
Я осторожно сажусь в кресло, точно оно стеклянное. Придумают же такое — качели в комнате! Я закрываю глаза, мне становится необыкновенно тепло и приятно. Кажется, я плыву в облаках и они несут меня туда, где нет войны, где круглые сутки светит яркое солнце и плещется теплое, ласковое море. Я вижу волны, желтый песчаный берег и белых чаек над морем…
— Это еще что такое?! — пронзает меня насквозь визгливый голос.
Я вздрагиваю и открываю глаза. Передо мной стоит Зинкина мать и показывает рукой на дверь.
В книжке рассказывается о том, что увидел, услышал и пережил двенадцатилетний мальчик Миколка Павлов во время путешествия в Египет, где его отец работает на строительстве Асуанской плотины.
Все, что описано в этой повести, происходило на самом деле в годы Великой Отечественной войны в Белорусси, на оккупированной фашистами территории.Юный партизанский разведчик пионер Тихон Баран повторял подвиг Ивана Сусанина.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.