Прощай, гармонь! - [24]
— Почему же это деморализующие? Впрочем, можешь делать оргвыводы…
Все стало на свои места. Мухин, партийный руководитель пускай небольшого даже по земным масштабам, но все-таки города, уже не чувствовал себя былинкой во Вселенной, а эта пугающая чернота, неведомая и всеобъемлющая, втиснулась в почти одомашненное понятие — космос. Где-то там проходят трассы космических кораблей. Постепенно человек будет забираться все дальше и выше, пока космонавту, опустившемуся на далекую планету, Солнце станет подмигивать так же, как ему, Мухину, подмигивают звезды сейчас…
Мухин посмотрел в сторону Модеста Александровича. Тот лежал по-прежнему, и огонек папиросы при затяжках освещал часть его лица с глубокой складкой на щеке. «Переживает, — подумал Мухин, — ничего, на пользу…»
По природе своей несколько замкнутый, в личных отношениях Мухин сходился с людьми туговато. Вот и с Ивиным… Двери их квартир выходили на одну лестничную клетку. Жены поддерживали между семействами связь с чаепитием, нешумной застолицей по праздникам, взаимовыручкой по части дрожжей и другой мелочи, необходимой в хозяйстве. Но отношения, сложившиеся между Мухиным и Ивиным, нельзя назвать дружбой. Основное, что их связывало, — охотничья страсть. Они сблизились ровно настолько, чтобы в неофициальной обстановке назвать друг друга на ты, потолковать о разных разностях за шахматной доской. Для большего сближения не было почвы. Слишком они разные люди: прямой, суховатый Мухин, сын уральского рудокопа, и экзальтированный Модест Александрович, увлекавшийся стихами Надсона, балетом и неизвестно для чего окончивший институт коммунального хозяйства. Больше того, излишне говорливый, с заметно выраженными задатками обтекаемости, присущей определенной категории хозяйственников-дельцов, Ивин был иногда попросту неприятен Мухину.
После недавней проверки работы коммунальных предприятий Ивину влепили выговор. Мухин несколько дней ожидал неофициального визита и разговора о несправедливости, но Модест Александрович, к его удивлению, не пришел, а при первой встрече заговорил об охоте. Зато теперь, и Мухин в этом не сомневался, вслед за упоминанием о выговоре начнутся жалобы.
Ивин словно бы прочел мысли секретаря. Приподнявшись на локтях, он насмешливо спросил:
— Думаешь, жаловаться буду?
Помолчали.
— По правде говоря, думал, — отозвался Мухин, — хотя жаловаться тебе не на что… Взять для примера этого самого смотрителя. Если каждый начнет должности изобретать, то рабочему люду нас не прокормить, пожалуй. Ишь ты, выдумал: смотритель автобусных остановок! Так, что ли, у тебя было записано?
Ивин глухо протянул:
— Та-ак.
— Легко отделался. Можно было бы из зарплаты сдернуть потраченные деньги.
— Я на эту единицу не так уж много потратил… Я же объяснял.
— Он тебе что, за свежие анекдоты служил? А премии объявлял?
— Премии объявлял и платил… из своего кармана.
— Ты знаешь, что? Ты из себя не делай благотворительное общество! Никому это не нужно.
В голосе Мухина послышалась явная недоброжелательность. Волна неприязни к этому гладкому, с внешним лоском, но с внутренним изъянцем человеку накатилась на Мухина. Ему вспомнились почему-то и жалобы, и часто публиковавшиеся в городской газете критические заметки о плохой работе горкомхоза. Мухин уже злился на себя за то, что за важностью многих дел у него никак не доходили руки до благоустройства города, хотя этот участок, видимо, нужно всегда держать в поле зрения. Он ставил себе в вину, что согласился на уговоры Ивина съездить на открытие охоты, и, чувствуя, что теперь охота сорвалась, злился еще пуще.
Чтобы не дать одолеть себя нахлынувшему чувству, Мухин замурлыкал песню. Это было испытанное средство. Он втайне гордился тем, что может держать свои нервы в руках при любых обстоятельствах.
Песня была старая, фронтовая. Новых песен секретарь не знал. Все как-то не до песен, заедает повседневная житейская проза. Плохо это, а что поделаешь?..
Через некоторое время к глухому с хрипотцой голосу Мухина приплелся гладкий баритон Ивина:
Когда, переврав слова полузабытой песни, они смолкли, Ивин потянулся к секретарю.
— Слушай, Петр Иванович… Вот скажи, что бы ты сделал на моем месте? Приходит, скажем, к тебе в приемную человек и заявляет: хочу что-нибудь сделать для Советской власти, помогите мне.
— То есть, как это — помогите? — озадаченно переспросил Мухин. — Иди, пожалуйста, работай на благо Советской власти, вот и сказ весь…
— Нет, Петр Иванович! — с жаром заговорил Ивин. — Человек старый, немощный… Он сорок пять лет приглядывался к власти… Сорок пять лет! Анекдот? Я тоже сначала подумал: выжил старик из ума. Блажит. А присмотрелся — дело-то гораздо серьезней…
— Нет, ты уж погоди, ты давай по порядку, без загадок! — воскликнул заинтересованный Мухин.
Ивин потянулся до хруста в костях и ответил:
— По порядку — история длинная, а вкратце расскажу… В прошлом году, как раз перед твоим приездом, замостили мы Береговую улицу. Кстати, эта улица самая старая в нашем городе. По преданию, на ней в далекие времена первый дом нашего города был построен. Ну вот, самая старая и самая грязная… А мы замостили ее, фонари повесили, обозначили автобусные остановки, скамьи для пассажиров ожидающих… Пустили автобусы.
Творческий путь Г. Комракова в журналистике и литературе начался в 60-х годах. Сотрудник районной газеты, затем собственный корреспондент «Алтайской правды», сейчас Геннадий Комраков специальный корреспондент «Известий»; его очерки на темы морали всегда привлекают внимание читателей. Как писатель Г. Комраков известен повестями «За картошкой», «До осени полгода», опубликованными журналом «Новый мир»; книгами «Слоновая кость», «Доведи до вершины», «Странные путешествия» и др.Повесть «Мост в бесконечность» — первое историческое произведение Г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.