Прощай, детка, прощай - [102]

— Ты видел?

Оскар кивнул огромной головой.

— И как он на тебя посмотрел после того, как свалил «бельевой веревкой» Рога Доулмана, тоже.

— Я тоже заметил, — сказал Девин, — как он сюда поглядывает, следит за нашей непринужденной дружеской беседой.

Один из Джонов, работая локтями, втиснулся между нами, заказал два кувшина пива и три стопки «Джима Бима». Едва не опираясь локтем мне на плечо, он посмотрел сверху вниз сначала на меня, потом на Девина и Оскара.

— Как оно, ребята?

— Да пошел ты, Паскуале, на х… — сказал Девин.

— Я понимаю, — сказал Паскуале, — ты это в самом ласковом смысле.

— Да конечно, — сказал Девин.

Бармен поставил перед Паскуале два кувшина пива, и тот усмехнулся. Я пригнулся, он забрал кувшины, передал их Джону Лону, снова повернулся к бару и, ожидая, пока ему нальют стопки, забарабанил пальцами по стойке.

— Вы, ребята, слыхали, что наш приятель Кензи сотворил в доме Треттов? — Он подмигнул мне.

— Слыхали кое-что, — сказал Оскар.

— Роберта Третт там на кухне, говорят, — сказал Паскуале, — совсем уж было Кензи прикончила, но он нырнул, и она шмальнула в лицо собственному муженьку.

— Славный нырок, — сказал Девин.

Паскуале получил выпивку и бросил на стойку деньги.

— Хорошо ныряет, — сказал он и, задев мне локтем ухо, забрал стопки со стойки. Он обернулся, и мы встретились глазами. — Тут, однако, больше везения, чем умения. В этом нырянии. Согласен? — Он повернулся спиной к Оскару и Девину и, не переставая смотреть мне в глаза, залпом опрокинул стопку. — А с везением, старина, такое дело: оно рано или поздно кончается, — сказал Паскуале и стал пробираться сквозь толпу в дальнюю часть зала.

Оскар и Девин, повернувшись, проводили его взглядом.

Оскар вытащил из кармана рубашки наполовину выкуренную сигару, не отводя глаз от Паскуале, закурил и затянулся. Черный табак запищал.

— Ловок, — сказал он и бросил спичку в пепельницу.

— Что происходит, Патрик? — спросил Девин без всякой интонации, не отрывая взгляда от пустой стопки, оставленной Паскуале.

— Да я не знаю, — сказал я.

— Завел себе врагов-ковбоев, — сказал Оскар. — Не очень удачный ход.

— Непреднамеренно, — сказал я.

— У тебя что-то есть на Бруссарда? — спросил Девин.

— Может быть, — сказал я. — Есть.

Девин кивнул, его правая рука соскользнула со стойки, и он крепко пожал мне локоть.

— Что бы там ни было, — сказал он и напряженно улыбнулся, посмотрев в сторону Бруссарда, — оставь это.

— А если не могу?

За плечом Девина замаячила голова Оскара. Он посмотрел на меня безжизненным взглядом.

— Лучше не стоять у него на пути. Уйди, Патрик.

— А если не могу?

— Тогда, может быть, скоро вообще ходить не сможешь, — вздохнул Девин.

30

Мы все-таки решили навестить Пула, не слишком надеясь, что от этого что-то изменится.

Медцентр Новой Англии раскинулся на два городских квартала, корпуса с крытыми переходами между этажами сосредоточились между Чайнатауном, театральным кварталом и тем зиянием, которое осталось от цехов «Комбата».[54]

Ранним воскресным утром найти там свободное место на платной стоянке непросто, а в четверг вечером просто невозможно. Шуберт показывал бог знает какую по счету постановку «Мисс Сайгон», Ванги представляли последнее напыщенное сочинение Эндрю Ллойда Веббера или кого-то другого, но похожего на него, специально созданное для аншлага, перегруженное всем, чем только можно, вымученное, феерию дерьмового пения. Нижнюю часть Тремон-стрит запрудили такси, лимузины, черные галстуки, светлые меха, раздраженные полицейские дули в свистки и делали знаки водителям подальше объезжать автомобили, припаркованные у обочины в три ряда.

Мы не стали колесить по кварталу, а просто свернули к многоярусной парковке медцентра, получили квитанцию. Место нашлось только на шестом ярусе. Я вышел из машины и помог выбраться Энджи. Мы стали пробираться среди машин.

— Где здесь лифты? — спросила она у молодого человека баскетбольного телосложения, курившего тонкую сигару «Коиба», прислонившись к задней дверцы черного «шеви-сабербан».

— Туда, — произнес он и ткнул пальцем налево от себя.

— Спасибо, — сказала Энджи, и мы, благодарно улыбнувшись, пошли мимо.

Он улыбнулся в ответ и слегка махнул сигарой.

— Умер он.

Мы остановились как вкопанные. Я обернулся и посмотрел на парня. Он был в синей флисовой куртке с коричневым кожаным воротником и клинообразным вырезом на груди, черных джинсах и черных же ковбойских сапожках, потертых, как у наездника родео. Стряхнув с сигары пепел, он снова сунул ее в рот и посмотрел на меня.

— Кто умер? — спросил я.

— Ник Рафтопулос.

Энджи развернулась на костылях и стала к парню лицом.

— Простите, кто?

— Тот, кого вы проведать приехали. Ведь верно? Ну, проведать не удастся, потому что он час назад умер. Остановка сердца вследствие значительной травмы, полученной в результате пулевого ранения на крыльце дома Леона Третта. При данных обстоятельствах дело вполне естественное.

Энджи задвигала костылями, я тоже сделал несколько шагов вперед, и мы подошли к парню вплотную.

— Сейчас вы меня спросите, откуда я знаю, к кому вы приехали. Ну спрашивайте, кто первый?

— Вы, собственно, кто? — поинтересовался я.