Прощай, цирк - [75]

Я подумал, что она, скорее всего, умерла. Умерла — замерзла на холодном ветру у обочины дороги или напоролась на нож в темном переулке и лежит теперь в каком-нибудь морге, потому что никто не смог ее опознать. Потом ее, как неопознанный труп, отправят в университетскую больницу или исследовательский центр, где ее тело вскроют и разрежут на мелкие кусочки. Затем разобранные таким образом кости и плоть снова соберут в одном месте и кремируют. Я представил себе, как она, преобразившаяся в горстку пепла, ловит порыв ветра и растворяется в воздухе.

Я подумал, что было бы даже лучше, если бы она умерла. Ей бы понравилось жить в памяти, как живет мама, покоящаяся под лагерстремией. Что до меня, то я уже давно похоронил ее в море. Я похоронил ее образ — она стоит под лагерстремией, бриз играет длинными распущенными волосами, — ее теплый и нежный голос, утешавший меня и брата. Я похоронил ее дрожащий, словно весенний цветок на ветру, смех. Наконец, я похоронил ее саму — без остатка, отдав морю даже ощущение тепла ее рук.

Внезапно я осознал, что и брат тоже в душе попрощался с ней. Видимо, он и сам понял, что сможет жить, только когда сотрет ее образ из своей памяти. Я вглядывался в темноту, плотно, до скрежета, сжав зубы. Она умерла. Даже если не умерла — умрет.

10

Все вокруг сияло белизной. Во дворе висело свежевыстиранное белье. Белоснежные простыни, пододеяльники, наволочки весело развевались на ветру. Рядышком стояла мама: она тщательно растряхивала белье, чтобы складки разгладились, и развешивала его на веревках. Из-за ее спины выглядывали березы — строгие блюстители чистоты. Их сочные зеленые листья, сверкавшие на солнце, казалось, так и просились на ладонь…

Раздался резкий, режущий слух звук — звонок прозвенел раз, два — я проснулась; зеленые листья исчезли. Я помнила, как присела на пару минут, чтобы просто перевести дыхание, но, видимо, усталость оказалась сильнее, и я сама не заметила, как уснула прямо у стены. Странно, но в последние дни стоило мне закрыть глаза, как я проваливалась в сон. В своих сновидениях я гуляла по улицам Яньцзи или отдыхала в родительском доме, устроившись в каком-нибудь уютном уголке. Так, опуская веки, я возвращалась домой.

Кровотечения продолжались в течение недели. Каждое утро, приподнимая край одеяла, я видела следы свежей крови. Боль, разрывавшая низ живота, немного поутихла, но головокружение и слабость не проходили. Позже кровотечения прекратились, но меня по-прежнему то и дело выбрасывало из реальности — я не понимала, что со мной творится: мир будто расплывался на моих глазах.

Я твердила себе, что должна быть сильной. Никто в моем окружении не стал бы мне помогать. Я говорила себе, что должна все вытерпеть и преодолеть. Пошарив рукой у изголовья, я нащупала обезболивающее и, не запивая, проглотила сразу четыре таблетки. Горло перехватило. Одно время, из-за постоянных болей в животе, я была вынуждена ежедневно пить обезболивающее, а теперь это вошло в привычку. Я знала по опыту, что надо немного подождать — и сердце застучит быстрее, а сознание прояснится.

Без таблеток я не могла сосредоточиться на работе и допускала ошибки. Например, забывала положить на место зубную щетку и бритву или оставляла в номере свои щетки, за что получала выговоры от директора, который следил за тем, как я выполняю свои обязанности. Временами, ступая по мягкому ковру, расстеленному в коридоре, я чувствовала, как размываются границы сна и действительности. Стоило мне сесть, как меня ту же начинала одолевать сонливость. А если я засыпала, то разбудить меня мог только громкий стук в дверь.

Директор, который был так добр ко мне в начале, вскоре поменял свое отношение, теперь он вечно придирался ко мне и порой кричал так, что его глаза наливались кровью. Казалось, передо мной совсем другой человек — не тот, что когда-то стучался ко мне в комнату со словами: «Вам стоит завести любовника» или «Я беспокоюсь о вашем здоровье». Больше он не заходил ко мне, а просто нажимал на кнопку вызова и, только я являлась, принимался орать, браниться и всячески поносить меня. Он раздраженно пенял мне, что покрывало уложено небрежно или ванная вымыта плохо, обвинял меня в том, что я увиливаю от работы, прячась в комнате… Его замечаниям не было конца.

Я вытащила из бумажного пакетика лекарство, которое подарила мне та женщина, — ноктхэго. Ноктхэго изготовляли из неродившегося детеныша самки оленя, уваривая плод, пока не получали небольшое количество крайне ценного вещества. Некоторое время я колебалась. За одну коробку ноктхэго давали столько денег, сколько принесла бы продажа двадцати коробок с таблетками для похудения анбинапдонмхён, — таким дорогим был этот препарат. Решившись, я сняла обертку и проглотила одну таблетку, предварительно разжевав ее. В памяти всплыла картинка: та женщина сидит в подземном переходе, перед ней разложен потрепанный самодельный прилавок. Почему она сделала мне такой подарок? Может быть, она предвидела, что случится со мной? Интересно, она и сейчас все так же восседает на своем обычном месте, равнодушно выставив товар на всеобщее обозрение?