Прощай, цирк - [31]

Пока я прятался в комнате, брат с девушкой большую часть времени проводили у зарослей лагерстремии. Брат сидел рядом с женой, прислонившись к стволу дерева, или лежал, положив голову ей на колени. У него не было иммунитета к смерти. Если бы не его жена, он, возможно, потерял бы всякий смысл в жизни и незаметно угас. Теперь он повсюду следовал за ней. Он смотрел на жену, как только что вылупившийся птенец, впервые открывший глаза, с раскрытым в крике клювиком смотрит на свою маму. Брат повсюду следовал за ней, точно привязанный. Потеряв родную мать, он нашел новую мать в жене.

Больше не осталось вещей, которые надо было упаковать. Чтобы уничтожить следы пребывания матери в этом мире, оказалось достаточно одного большого пакета для мусора. Схватив его, я вышел во двор. Над землей низко плыли темные облака. Брат с девушкой по-прежнему сидели под лагерстремией. Устремив взгляд в одну сторону, они нежно касались ладоней друг друга. Цветы лагерстремии выглядели необычайно красными.

Не знаю почему, но, глядя на эту пару, я подумал, что это не брат находит утешение в девушке, а наоборот. Она, словно вдова, которая, желая забыть мертвого мужа, цепляется за ребенка, со всей искренностью дарила ему свое тепло. Они сидели, обнявшись, поглаживая друг друга по спине, стараясь лаской утишить боль.

Я тоже мечтал ощутить чью-то поддержку. Однако не было никого, кто утешил бы и приласкал меня. Мое кощунственное желание, а затем эта внезапная — и загадочная — смерть матери. Мне казалось, что мое сердце, не получив успокоения, иссохло, превратилось в пыль. Я думал о том, как мне хочется, чтобы девушка поделилась своим теплом и со мной тоже. Мне хотелось, чтобы она сказала хотя бы одну фразу, подарила хотя бы один взгляд, хотя бы один раз обняла меня. Однако мне не удавалось поймать ее взгляд, он ускользал от меня, как рыба, шевеля плавниками, ускользает от рыбака. На моих руках, в мольбе протянутых к ней, оставалась лишь мерзкая слизь. Это были нечистоты — отвратительные, постыдные, такие даже если проглотишь через силу, то мерзость все равно однажды вытечет из носа, словно гной. Они не могли влить живительную влагу в мое иссохшее сердце. Напротив, смешавшись с его пылью, они оставили на моей душе лишь грязные, неровные подтеки.

Сжав пластиковый пакет с мусором, я направился за клетку с утками. Я прикурил сигарету и поджег пакет. Он мгновенно съежился, и огонь перекинулся на одежду. Пламя объяло платье с цветочными узорами, старые фотографии, ящик со всякой всячиной, протез. Глядя, как огонь пожирает протез, я понял, что не могу больше оставаться в этом доме. Иначе каждый раз, когда я буду видеть брата с девушкой, сидящих под красной лагерстремией, мерзость будет рваться наружу. Этот место больше не являлось домом. Я понял, что должен уехать как можно дальше.

На мою удочку поймались камбала, креветки с крупными икринками, двухстворчатые моллюски. Я решил, что на ужин улова хватит; все это очень любил брат. Спустя десять дней после кончины матери я позвонил Санвону. Он сказал: «Я знал, что ты позвонишь», а затем добавил, что получил загранпаспорт и оформил необходимые документы для получения визы. Все, что требовалось от меня, — сделать шаг за порог.

Когда я вошел в дом, брат выбежал мне навстречу и схватил меня за руку. Кажется, его печаль совсем прошла за эти дни. Он тут же принялся за приготовления к шикарному ужину: разжег огонь в печи, переделанной из старого умывальника из нержавеющей стали, и, установив сверху железную сетку, ловко соорудил гриль. В этот раз мы впервые за долгое время собрались вместе за едой. Я выложил на сетку креветки и моллюски. Хорошо прожаренные моллюски тут же раскрыли свои створки, и из них вылилась морская вода. Когда я увидел, с какой гордостью брат рассказывает об утках и делах ресторана, о том, что число клиентов по сравнению с прошлым годом увеличилось, что на огороде хорошо растут овощи и зелень, я успокоился. Похоже, что он обрел свои прежние энергичность и благодушие. Что касается девушки, то она бегала между кухней и огородом, расставляя на столике огурцы, салаты и прочую зелень. Я же молча внимал рассказам брата, не забывая вскрывать раковины и переворачивать креветки.

Небо постепенно становилось багровым, не успели мы и заметить, как темнота опустилась на землю. Только начало смеркаться, как прятавшиеся от дневной жары насекомые принялись жужжать и стрекотать, им вторили лягушки — из канав доносилось кваканье. Девушка зажгла ароматическую палочку, запах которой отпугивал комаров, и закрепила ее на подставке в виде спирали рядом со столиком. Эта летняя ночь обещала подарить мне свободу. Не желая ничего упустить, я жадно смотрел по сторонам. И лишь дождавшись того момента, когда стемнело окончательно, я наконец обратился к брату.

— Брат, я хочу съездить кое-куда, — заговорил я, когда растущая луна повисла над горным ущельем.

Брат с девушкой одновременно посмотрели на меня. Я глядел лишь на угасающий огонь в печи.

— Вы помните Санвона? Ну, того парня, который раньше работал со мной. Теперь я снова буду работать с ним. Он сказал, что я ему нужен. Наверное, какое-то время я не смогу приезжать домой. Но вы не беспокойтесь. Вы же знаете, что он человек справедливый. А я устал вкалывать в своей фирме, поэтому думаю, что так будет лучше.