Прощай, Ариана Ваэджа! - [86]

— Золото, небось, ищете? — усмехнулся он. — Здесь кого только нет! И все рыщут, рыщут… То камни спрашивают, а то — и фигурки…

— А какие фигурки? — заинтересовался Арбенин.

— Какие? Да зверья всякого!

— И что, много таких фигурок в этих местах?

— Да много ни много…

Дед придирчиво осмотрел с головы до ног незнакомцев и, скорее всего, пожалел, что сказал лишнего:

— А вы, ребятки, смотрю, пообтрепались немного в дороге… Глянь, какую грязь на свою холстину-то нацепили! А этот… поди, и сапог потерял? Куда эт вас нелегкая занесла?

— Да были мы, дедушка, в Дивьей пещере… — осторожно начал Арбенин. — Ну, а сапог… он слетел с ноги… Да тут этот сапог — не потеряли! Богдан ногу повредил, так что не может пока обуться…

— А-а-а, так бы и сразу сказали! В Дивьей-то и нет никакого дива: ни золота, ни каменьев… одни неприятности… Значит, и вы их встретили?

Он еще раз, уже прищурившись, посмотрел на Сиротина. Тот стоял на одной ноге, опершись о плечо Арбенина. Другую тащил вроде как волоком.

— Ну ладно… гости незваные! Так и быть — заходите в дом! Меня Степаном кличут…

— А по отчеству? — не скрывая радости в голосе за приглашение, спросил Арбенин.

— Степанович! Так что не забудете! Какое имя, такое и отчество! Но лучше… зовите меня Степанычем — и баста!

Он взмахнул рукой в сторону невысокого крылечка:

— А это моя женушка… Ефросинья…

На разговор мужа вышла из хибары приземистая крутобедрая, но довольно юркая бабуля:

— Эт с кем ты там, старый, вот уж час как зубы точишь?

— Дак я… — собрался было препираться с бабкой, да передумал.

И, уже, обращаясь к гостям:

— Ну, если только… переночевать, то заходите, люди добрые, к нам с Ефросиньей. Правда, тут не хоромы… А вас как звать-величать?

* * *

Арбенин стащил с левой ноги Богдана сапог и поставил оба возле порога, чем очень обрадовал деда. Видно было, с какой любовью относился тот к обуви и был бы расстроен, если даже кто чужой в его глазах стал бы растеряхой. Рядом с сапогами он положил, прикрыв холщовой курткой, свою находку — пусть полежит, надо обмыться немного с дороги — вон Степаныч уже притащил два ведра воды и даже согрел немного в чугунке, да перекусить — вон Ефросинья что-то ставит на стол.

Так что до сумерек они успели немного обмыться, а потом и подкрепиться — с наслаждением отведали свежеиспеченного хлеба с молоком да по паре ложек пшенной каши, что еще с обеда у стариков осталась.

Богдан сидел за обеденным столом босым, без портянок, и Арбенин его осторожно перенес к палатям и уложил, прикрыв своей же курткой. Тот сразу же сомкнул веки — притомился с дороги! Нет, пожалуй, так можно сказать о здоровом мужике, который бы прошел теми же тропами! А вот для Богдана лучше бы подобрать другое слово, но оно не шло на ум — видимо, тоже подустал немного. Ладно, люди добрые приютили, так что негоже вот так, сразу же, и в объятия Морфея отправляться, и ученый подсел к деду на деревянную скамью, пока Ефросинья хлопотала, убирая посуду со стола.

— Степаныч! И как тут, в Ныробе, живется? Смотрю, вдвоем вы… а есть ли дети?

— Живется неплохо! — отвечал тот. — Мы тут испокон веков, когда еще первые избы средь леса ставили. И дед мой, и прадед… Так что привыкли уж и на жизнь не жалуемся. А то что вдвоем с Ефросиньей, так дети-то давно уж вылетели из гнезда, да кто где… Иван вот в Чердыни… а Глаша — здесь, замужем за Петькой Малыхиным, не знашь его?

— Нет, не знаю…

Арбенин не удивился такому вопросу. Сколько раз уже его спрашивали, знает ли он кого… то лесника какого-то Буракова, то теперь — Петьку Малыхина.

— Да что я о нас-то? — старик опять прищурился и посмотрел на своего гостя каким-то уж больно строгим взглядом. — А вот вы, искатели золота, скажите, для чего ж его ищете? Чтобы вельможами стать?

— Нет, не для этого… — спокойно и рассудительно, чтобы не обидеть резкостью ответа, произнес Арбенин. — Мы, вообще-то, и не богатства ищем, а следы древних людей. И еще интересуемся фигурками животных… вот, о которых ты сказал…

— Тогда понятно! А то, думал я… а вы, значиться, из ученых будете?

— Да, я ж сказал уже, что из Санкт-Петербургского университета!

— А то ты сбрехнул мне, как первому встречному, чтобы на ночлег пустил тебя… а сейчас уж, вижу — правду говоришь…

Дед посмотрел на своего гостя с уважением и замолчал. А потом добавил:

— Если хочешь, Николай, я тебе одну фигурку покажу… или давай завтра.

— Очень хотел бы посмотреть! Да… кстати… а ведь есть и у меня кое-то.

Он прошел к входной двери и достал из-под грязной одежды то самое нечто вроде рога, что зацепил еще в пещере, но до сих пор не успел разглядеть. На обеденном столе, с которого Ефросинья только что смахнула крошки, красовалась штукенция, на ощупь гладкая, как кость, разве что кое-где с шероховатостями из-за налипшей грязи. По цвету — матовая, если приглядеться — чуть желтоватая. Диаметром со стопу взрослого человека, а весом… ну… фунта два будет, а может, и чуть больше.

— Ух ты! — удивился Степаныч. — Никак зуб звериный?

— Зуб? — переспросил его гость.

— А почему и нет? Точно такой коренной зуб есть у коровы, только… во много раз меньше…

— Действительно… — Арбенин взял кость в руки и провел пальцами по поверхности с небольшими выступами и впадинками. — Вот этой стороной и жевал он… или оно… Теперь вижу, что очень походит на зуб слона… или — даже мамонта…