Прощание славянки - [13]

Тогда германский посол спросил, согласится ли Англия в случае австро-сербского конфликта оказать умиротворяющее воздействие на Петербург.

— Если австрийские меры в отношении Сербии будут проведены в определённых рамках, — последовал обтекаемый ответ, — то будет сравнительно легко склонить Петербург к терпимости. Но это вовсе не означает того, что Австрия должна преступать определённый предел. В противном случае славянские симпатии могут побудить Россию обратиться к Австрии с чем-либо вроде ультиматума…

В конце беседы Грей снова заверил Лихновского, что сделает «всё возможное, чтобы предотвратить войну между великими державами».

Обратите внимание, Читатель, на тот интересный факт, что, если в беседах с Бенкендорфом Грей выступал отъявленным пессимистом, то на встречах с Лихновским он выглядел самым настоящим оптимистом.

В результате этого оптимизма Лихновский сообщил в Берлин, что Грей «был настроен весьма уверенно и в бодром тоне заявил, что не имеет оснований оценивать положение пессимистически».

И это он писал о человеке, который буквально в тот же самый день говорил Бенкендорфу, что «известия, получаемые им из Вены, ему не нравятся».

— Конечно, — ответил посол, — если Австрия попытается использовать убийство наследника, то общественное мнение в России не останется равнодушным.

— Именно поэтому, — согласно кивнул Грей, — положение и представляется мне очень серьёзным.

Беседы с Греем дали Бенкендорфу основания доложить в Петербург: «Его впечатления относительно намерений Берлина, почерпнутые из многих источников, являются не особенно благоприятными».

Возникает вопрос: почему, предупреждая Петербург, Грей не сделал предостерегающего заявления для Берлина?

Почему он даже не попытался осадить Берлин, прекрасно понимая, что он взял курс на войну.

Почему он не повторил опыта 1911 и 1912 годов?

Боялся «пацифистского» крыла кабинета, которое подняло бы шум по поводу угроз по адресу Германии?

Возможно, что это было именно так.

Но точно также справедливо и то, что избранная Греем линия поведения не только не способствовала сохранению мира, но и поощряла немецкую агрессию.

Что он должен был сделать, если хотел сохранить мир?

Грей это прекрасно знал из собственного опыта.

Когда в 1911 году, в момент агадирского кризиса, возникла угроза общеевропейской войны, английское правительство через самого Грея предупредило Германию, что Англия выступит на стороне Франции. И Германия ретировалась.

Точно так же обстояло дело и в конце 1912 года, когда заявление Англии о том, что она не останется нейтральной мгновенно отрезвило и Германию, и Австро-Венгрию.

И теперь Грею было достаточно рассеять в Берлине иллюзию о том, что Англия останется нейтральной в надвигавшейся европейской войне.

Но министр этого не сделал.

На что он надеялся?

Что война ограничиться участием Сербии, России, Германии и Австро-Венгрии, а интересы Британии останутся неприкосновенными?

Если так, то это было для государственного деятеля такого масштаба довольно наивно.

Но в то же самое время, с точки зрения Лондона, момент для войны был не так уж неблагоприятен для Британии.

«Ни разу в течение трёх последних лет, — говорил, — занимавший в кабинете Асквита пост первого лорда адмиралтейства У. Черчилль, — мы не были так хорошо подготовлены».

Сложно сказать относительно суши, но на море Англия была на самом деле намного сильнее Германии.

Может быть именно поэтому, незадолго до вручения австрийского ультиматума Сербии Грей отклонил предложение Сазонова о том, чтобы Россия, Англия и Франция коллективно воздействовали на венское правительство.

Вечером 23 июля броненосец «Франция» покинул Кронштадт и взял курс на Стокгольм.

Не успел еще растять на горизонте дым уносившего французского президента корабля, как посол Австро-Венгрии барон фон Гизль вручил ультиматум министерству иностранных дел Сербии.

«Момент вручения ультиматума, — писал по этому поводу Сазонов, — был подогнан венским правительством ко времени отъезда из России президента Французской Республики.

О дне и часе этого отъезда оно было заблаговременно уведомлено при содействии германского посольства в Петрограде, наводившего по этому предмету справку в русском министерстве иностранных дел.

Поручить эту справку своему собственному представителю в Вене не решились, чтобы не возбуждать подозрений.

Таким образом, граф Берхтольд хотел помешать русскому и французскому правительствам использовать присутствие в России президента республики и министра иностранных дел, чтобы тотчас же установить общий план действий союзных кабинетов ввиду создавшегося, благодаря австрийскому ультиматуму, нового положения.

Прежде чем дать взорваться австрийской бомбе, было решено дать президенту Пуанкаре и г-ну Вивиани удалиться из России. Для возвращения во Францию им предстояло, даже при отказе от всяких остановок по пути, четыре дня плавания».

— Если в установленный срок нота не будет принята целиком, — заявил Гизль, — я потребую свои паспорта…

Ультиматум начинался со слов о попустительстве сербского правительства антиавстрийскому движению в Боснии и Герцеговине и обвинений официального Белграда в организации террористических актов, а далее следовали 10 конкретных требований.