Прощание с Византией - [25]

В краткой записке, направленной папе, он соглашался отправиться в Южную Францию и разгромить еретиков, но при некоторых непременных условиях. Поскольку он в это время вел войну с англичанами, то король потребовал от папы обеспечить ему мирный договор сроком на 2 года с Иоанном Безземельным, обязать французское духовенство собрать необходимые средства для формирования новой армии для войны с альбигойцами. А если вдруг, специально оговаривал Филипп II, во время Крестового похода англичане нападут на его владения, то он вправе направить на них свою «альбигойскую» армию, а папа не должен ему пенять на прекращение крестоносного предприятия. Иными словами, король был готов воевать с еретиками, но за счет Римского епископа (!)[141].

Другие направления движения, никак не сходные с прежними крестоносными маршрутами, демонстрировали германские рыцари. Около 1230 г. они начали свой знаменитый «Drang nach Osten» и почти полностью свернули операции в Леванте. Поэтому папы нередко оказывались бессильными против этого распыления крестоносного движения, не имея под рукой наличных сил для войны с византийцами[142]. Естественно, никейцы этим активно пользовались, что отразилось на характере переписки между царем и апостоликом.

В обратном послании понтифик обращается не к «Вселенскому» или «Константинопольскому патриарху», как раньше, а к «главе Греческой церкви». Вкладывая в это словосочетание свой, конечно, смысл, явно уничижительный. Тон его письма, в целом доброжелательный, тоже оттеняли обычные сетования на отпадение греческих священников от Римской материцеркви и отдание себя светской власти. Оттого, считал папа, вера греков охладела, а священнический сан находится в упадке.

В самом начале 1234 г. легаты папы привезли из Рима второе послание, написанное в том же духе. Они были встречены с честью и имели семь заседаний с греческими епископами по спорным вопросам, в первую очередь о Filioque. Никейцы настаивали на неизменности НикеоЦареградского Символа Веры, и диспут был настолько острым, что решением св. Иоанна III его прекратили. Затем речь зашла об опресноках, но с тем же результатом. Тогда патриарх Герман предложил созвать Вселенский Собор, но легаты не поддержали его, а просто уехали в Константинополь[143].

На Пасху 1235 г. папские послы были приглашены вновь, но уже в город Нимфей, где находилась старинная резиденция дома Ласкаридов. Однако и на этот раз встреча представителей двух Церквей оказалась провальной по результату. Обе стороны высказывали друг другу претензии, и на упрек патриарха Германа, что его имя вычеркнуто из римских диптихов, последовал дерзкий ответ: «Твоего имени никогда там и не стояло, а о предшественниках сам смотри, кто тому виной».

Тогда греческие епископы сообща написали акт о недопустимости опресноков. Латиняне ответили письменным анафематствованием всех тех, кто не признает Filioque, объявили византийцев еретиками и покинули Собор. Восточные архиереи кричали им вслед: «Сами вы еретики!» Дошло до того, что, проигнорировав приказ царя и патриарха, у легатов отобрали вещи и лошадей, пешком отправив в Константинополь[144].

Поскольку примириться с Римом не удалось, св. Иоанну III Ватацу пришлось бороться с мощными, хотя пока еще разъединенными силами. Разочарованный в результатах минувших переговоров, папа призвал Венгерского короля Беллу IV (1235—1270) и Ахейского князя Жоффруа II Виллардуэна (1226—1246) на помощь Балдуину II и отправил Ватацу резкое письмо, требуя от того подчиниться Латинскому императору. Интерес правителя Ахейи более чем понятен: Жоффруа II был женат на Агнессе, дочери Латинского императора Пьера II де Куртене (1216—1217) и считался потенциальным наследником Константинопольского престола.

Ответ св. Иоанна III Дуки не заставил себя ждать. Хорошим литературным языком, но едва сдерживаясь, император достойно ответил папе, позволившему именовать его «знатным мужем Ватацем». «Царству моему подали твое письмо, но царство мое ввиду нелепости написанного полагало, что такое исходит не от тебя, но от “сожительствующего с крайним безумием” и с душой, полной надменности и дерзновения. Таков тот, кто обратился к царству моему, как к какомуто не имеющему имени и бесславному, неизвестному и незнатному, не будучи научен должному ни опытом действительности, ни величием державы нашей. Твое же святейшество украшено и разумом, и рассудительностью, выделяясь из большинства людей».

И далее: «Ты требуешь признать права твоего престола. Отчего нам не потребовать от тебя признания прав тысячелетней Империи Константина и его преемников, бывших из нашей нации, вплоть до нас. Потвоему, мы нигде не царствуем и не правим, а Иоанн из Бриенна тобой рукоположен в цари. По какому праву? Если мы, принужденные насилием, переменили место пребывания, то наши права на Империю и державу мы неизменно и неотступно удерживаем за собой, по милости Божьей. Извещаешь нас о грозном сборе крестоносцев. Благовидным предлогом прикрывается, как всегда, жажда власти и золота. Твоя честь нас наставляет не докучать императору Иоанну Бриенну, для моей же пользы. Нужно тебе знать, что мое царское величество не разумеет, где на суше или на море расположены владения означенного Иоанна, а потому никогда не покушалось на то, что ему принадлежит. Если же речь идет о Константинополе, который мы желаем у него взять, то мы заверяем и объявляем тебе и всем христианам, что никогда не перестанем сражаться и воевать с захватчиками Константинополя. Мы были бы преступниками перед законами природы, уставами родины, могилами отцов и Божьими святыми храмами, если бы из всех сил не боролись за это!»