Прощание с мирной жизнью - [80]

После длительных, упорных переговоров великие державы сошлись на том, что надо создать княжество Албанию, а теперь Черногория попросту осадила албанский город Скутари^{46} и плевать хотела на интернациональный флот, долженствующий обеспечить неприкосновенность территории будущей Албании, — поэтому Австрия, разумеется, грозила предпринять определенные шаги, призвала запасных и послала ультиматум Черногории. Император Франц-Иосиф созвал министров и генералов на экстренное совещание в Шенбруннском замке, а на бирже уже ходили слухи о пограничных стычках, о применении санкций и о войне.

Рантье повернулся к Александру.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил он, жестикулируя рукой с пенсне. — Черногорцы плюют на Европу! А все оттого, что мы чересчур благородны. Как мы их черногорского Никиту^{47} принимали! Точно он и вправду король, а не вор баранов. — Пенсне снова взлетело на нос; рантье продолжал, сверкая глазами поверх стекол: — Из года в год наш император посылал ему к рождеству пару белых красавцев коней. И еще третьего, на случай, если один дорогой захромает. Как вы полагаете, часто случалось одному из коней захромать? Все годы подряд, без исключения. Я это знаю от моего зятя, он служит камердинером у оберштальмейстера графа Кинского. Да, Никита каждый раз забирал всех трех лошадей. А мы? Что мы делали? — От негодования у него прервался голос. — Молчали, молчали из благородства, ни разу даже не пикнули. Вот ему и ударило в голову, теперь он воображает, что мы перед ним на задних лапках ходить будем. Я всегда говорил: от этого сербско-черногорского сброда покоя не будет, пока мы им не всыплем как следует.

У турникета Александр подождал, чтобы схлынула толпа; потом только вышел из вокзала.

Он соображал, что предпринять: пойти в кафе и просмотреть дневные газеты, и, может быть, позвонить Зельмейеру, или сперва поехать в отель. На этот раз Александру не хотелось пользоваться гостеприимством банкира. Серафина Зельмейер проводила время где-то на Ривьере; особняк на Шварцшпаниерштрассе, как недавно бодро, хотя и с огорчением сообщил Александру его друг, опять сверху донизу заново оклеивался и частично заново обставлялся; а у банкира из-за албанского кризиса было столько хлопот, что голова шла кругом.

Александр стоял и раздумывал. Тут с ним заговорил мускулистый парень в жилетке и засаленном котелке.

— Поедете, ваша милость? Или вы дожидаетесь своего экипажа? — Александр, не ответив, рассеянно взглянул на него, парень повторил вопрос и прибавил: — Я со стоянки фиакров, вон там, напротив. — Он галантно приподнял котелок.

— Хорошо, поеду, — сказал Александр. Он не успел договорить, — к вокзалу подкатила хорошо знакомая зельмейеровская пара буланых. Банкир высунул в открытое окно кареты свою лысую круглую голову с римским профилем.

— Алло, Александр! — крикнул Зельмейер, как только карета остановилась. — Вот это, как говорится, дуракам счастье. Я был уверен, что пропущу тебя. Ну, садись, у меня времени в обрез, только-только успею тебя доставить к нам… Что? В отель? Глупости! Будешь жить у нас, и никаких разговоров, Серафина вернулась. Рабочих не будет, во всяком случае, в ближайшие дни. А за ту комнату, где ты обычно останавливаешься, они еще не принимались; там все для тебя готово… Но сейчас садись, садись скорей! Мне через двадцать минут самое позднее надо быть в биржевом комитете.

II

— Да, Александр, в суматошное мы живем время. — Зельмейер, против своего обыкновения, сидел прямо, не откинувшись на спинку сиденья, и шелковым платком обтирал капли пота с покрасневшего лба. — В суматошное время, и не так-то скоро, не так-то просто все наладится. Наоборот, приходится думать, что — как говорят наши дражайшие прусские родственнички — это еще цветочки. — И он начал без дальнейшего вступления выкладывать самые последние сведения о все обостряющемся кризисе.

На заседании коронного совета военная партия, и прежде всего министр иностранных дел граф Берхтольд и начальник генерального штаба Конрад фон Гётцендорф настаивали на немедленном вступлении в Черногорию. Их предложение не было принято, но не было также отклонено, окончательное решение отложено до следующего заседания совета, назначенного на завтра. Тем временем войска на черногорской и сербской границах укомплектовывались до штатной численности военного времени и приводились в боевую готовность. Похоже, что на этот раз сторонники теории «благотворного действия небольшой кампании против баранокрадов» добьются своей цели.

— Даже вопреки совету из Берлина! — Упомянув пруссаков, этих «исконных врагов», Зельмейер не мог отказать себе в удовольствии скорчить гримасу отвращения и передразнить северонемецкую интонацию. — Да, Александр, дорогой мой, я знаю из вполне достоверного источника: пруссаки на этот раз, в виде исключения, проявляют сдержанность. Немецкий военный атташе — полковник фон Кагенек настоятельно предостерегал начальника генерального штаба от военного вмешательства в связи с осадой Скутари. Немцы не возьмут в толк, чего ради они должны участвовать в европейской войне из-за какой-то дрянной албанской рыбачьей деревни. Говорят, будто, услышав это заявление, Конрад фон Гётцендорф от ярости стал белый, как офицерский мундир времен Радецкого (так, по крайней мере, говорят в военном министерстве), а потом он спросил военного атташе, как тот считает, на какой случай Германия заключила с нами оборонительный и наступательный союз — только на случай мирного времени? На это господин фон Кагенек сказал ледяным тоном: «Ваше превосходительство, я действую согласно данным мне инструкциям и не уполномочен отвечать на вопросы». И теперь начальник генерального штаба заявляет всякому, кто хочет его слушать, что в Берлине перетрусили, но что нас это не остановит и мы будем действовать с должной решимостью.