Прорыв начать на рассвете - [87]
– Беспечно как-то живёте. Вот, к примеру, я вам совершенно незнакомый человек, а вы со мною, без охраны, по озеру плаваете.
Мельник засмеялся.
– Твои глаза, курсант, говорят больше, чем твои слова. А ещё твои глаза говорят о том, что ты понимаешь, где добро, а где зло. Беспечность наша только с виду такова. Но стоило тебе проявиться, как нам уже и сообщили, где ты прошёл, куда путь держал. И стоит тебе, мил сокол, не туда веслом шевельнуть, как откуда ни возьмись, вот она, пуля к тебе прилетит. Ты её и ждать не ждал, а она – прилетела… Так что немцам пока не до нас, а партизанам и в дальних лесах простору хватает. Они в других деревнях кормятся. И мы туда пока не лезем.
Воронцов подгрёб к крайнему шесту, к которому была привязана сеть, развернул лодку кормой. Поплавки, вырезанные из сосновой коры, уже играли.
– Гляди, ходуном ходит! Рыбка тут есть.
Мельник вынимал сеть, выпутывал окуней и щук, расправлял полотно и опускал его обратно в тёмную воду, кишащую мальками. Щук попалось много, в основном небольших, килограмма по полтора. На другом крыле в сети обнаружилась порядочная дыра.
– Во, видал?! Ушла! Уже не первый раз… Голова пролезет. Подгреби-ка поближе…
Мельник вытащил край сети в лодку, встряхнул её, расправил порванное место на коленях, посадил на нос пенсне, достал из кармана пиджака клубочек просмолённых ниток и приступил к починке.
– Опоздали мы, – качал он седой крупной головой. – Надо было чуть пораньше… Ушла. Теперь, мил сокол, сетью заниматься будешь ты. Пока у тебя нога не зажила, пока сил не набрался, оставляю тебя при мельнице, при Марье. Она тебя быстро откормит. Но, потому как у нас никто даром не ест, будешь сеть сторожить. Трясти её надо три раза: утром, в обед и вечером. Утром – пораньше, когда солнце только-только встанет. А вечером – на закате. Рыбу доставлять на ледник. Я скажу, куда. Сдавать будешь по накладной. Там у меня кладовщица – баба-яд. Но и ты за ней следи. Чтобы весы правильно стояли. Снулую рыбу клади отдельно. У которой чешуя поползла и глаза побелели, кидай в воду. Её раки и налимы подберут. Им тоже чем-то питаться надо. Я тебе плетуху дам. Рыбу сразу в плетуху, переложишь крапивой и – на ледник. Одну щучку, утрешнюю, будешь доставлять моей хозяйке. Вот такой порядок. Так что мы тут коней не едим. Кони должны в поле работать. Понял, как мы живём?
– Понемногу понимаю.
– Вот так, мил сокол. Нравится?
– Спасибо, что в лагерь не сдали.
– В лагерь… Нынче полнарода в лагерях. – Мельник обрезал ножом нить, полюбовался на свою работу и бережно, чтобы не зацепить за корму, опустил край залатанной сети в воду. – Из одних – в другие. Я ведь тоже в лагере побывал. По «пятьдесят восьмой». Было дело. Княж-Погостский пересыльный пункт. А потом – зона. Сосны там высоченные, ровные, как мачты. Не то что наши. Много тех сосен мне попилить довелось. Потом – добровольцем на фронт. Под Брянском в окружение попали. Остальное ты понимаешь. Я слыхал, ты из тридцать третьей?
– Да.
– Есть у нас и из тридцать третьей. Ты о Профессоре ничего не слыхал?
– Нет. Кто это?
– Доктор тут один. Приходит иногда. Ты его увидишь. Но постарайся на глаза ему не попадаться. И ни в коем случае не говори, что ты из тридцать третьей. Скажи, что десантник. И всем так говори. Десантник. Если немцы дознаются, что ты из тридцать третьей, заберут. Вот так, мил сокол… У нас не пропадёшь. Если не оплошаешь сам. А туда лучше не попадать. Там потаскают, потаскают и – в Издёшково, за проволоку. – И мельник покачал головой: – Ох, сколько весной коней попропало! Сколько их порезали! А кони какие! Только на племя таких коней. Что жеребцы, что кобылы. Весь лес копытами да требухой был завален. Кавалеристы уходили. На запад куда-то шли. Слава богу, нас не тронули. Обошлось.
Ночлег Воронцову определили на мельнице. Здесь же, на соломе, спали и остальные пленные. Вечером вымылись в буковье, переоделись в чистое и молча легли. Воронцов устроился с краю, подстелив под низ гимнастёрку, а сверху укрывшись шинелью. Выстиранная и аккуратно заштопанная старухой Марьей, она уже не воняла ни дымом, ни потом, ни окопом, ни лесом. Запахи войны из неё были изгнаны. Створку складня и нож он зарыл в солому, в головах.
Уснул мгновенно, только-только донёс до соломенной подушки голову, как полетел в белое снежное поле, в трассирующую пургу, и череда лиц, знакомых и забытых, пронеслась перед ним и исчезла в той же огромной белой дыре. Лица исчезли, а пустая гудящая дыра осталась. Только она и осталась. Только она…
Глава семнадцатая
Так прошёл месяц. Воронцов жил на мельнице. Тяжёлую работу ему не давали. Три раза в день, как и наказывал Захар Северьяныч, он проверял сеть. Улов тут же носил в деревню. Рана почти совсем зажила. Она уже не беспокоила его при ходьбе.
Пожилой сержант, которому подчинялись на мельнице все, кроме старухи Марьи и Гели, оказался из осенних окруженцев. Зиму он пережил в деревне. И теперь оттуда к нему приходила женщина лет тридцати. Она тяжело и осторожно проходила по досчатому трапу наверх, обеими руками придерживая под широким сарафаном живот. Всегда что-нибудь приносила в узелке. И Воронцов, всякий раз, видя беременную, с тоской вспоминал Прудки, жарко натопленную баню, бабочку-королька, порхающую под потолком, и горячие руки Пелагеи. Пелагея всегда просыпалась первой. Как будто и вовсе не спала. Он открывал глаза, а она, подперев рукой голову, уже смотрела на него, ждала. Так ждут, когда проснётся ребёнок. Любуются им, ловят каждый вздох и каждое движение губ и век, малейшее их дрожание. Так, вспомнил Воронцов, когда-то давно, когда сёстры были совсем маленькие, когда они спали в одной зыбке, а младшая ещё просила грудь, смотрела на них мать. И на него, должно быть, смотрела так же, когда он спал и не знал, что она на него смотрит. И вот теперь его сон стерегла другая женщина…
Роман «Примкнуть штыки!» написан на основе реальных событий, происходивших в октябре 1941 года, когда судьба столицы висела на волоске, когда немецкие колонны уже беспрепятственно маршем двигались к Москве и когда на их пути встали курсанты подольских училищ. Волею автора романа вымышленные герои действуют рядом с реально существовавшими людьми, многие из которых погибли. Вымышленные и невымышленные герои дрались и умирали рядом, деля одну судьбу и долю. Их невозможно разлучить и теперь, по прошествии десятилетий…
Во время операции «Багратион» летом 1944 года наши войска наголову разгромили одну из крупнейших немецких группировок – группу армий «Центр». Для Восьмой гвардейской роты старшего лейтенанта Воронцова атака началась ранним утром 22 июня. Взводы пошли вперёд рядом с цепями штрафников, которых накануне подвели на усиление. Против них стояли части дивизии СС, которая на девяносто процентов была сформирована из власовцев и частей РОНА бригады группенфюрера СС Каминского. В смертельной схватке сошлись с одной стороны гвардейцы и штрафники, а с другой – головорезы, которым отступать было некуда, а сдаваться в плен не имело смысла… Заключительный роман цикла о военной судьбе подольского курсанта Александра Воронцова, его боевых друзей и врагов.
Новая книга от автора бестселлеров «Высота смертников», «В бой идут одни штрафники» и «Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью». Продолжение боевого пути штрафной роты, отличившейся на Курской дуге и включенной в состав гвардейского батальона. Теперь они – рота прорыва, хотя от перемены названия суть не меняется, смертники остаются смертниками, и, как гласит горькая фронтовая мудрость, «штрафная рота бывшей не бывает». Их по-прежнему бросают на самые опасные участки фронта. Их вновь и вновь отправляют в самоубийственные разведки боем.
Летом 1942 года на Ржевско-Вяземском выступе немцам удалось построить глубоко эшелонированную оборону. Линия фронта практически стабилизировалась, и попытки бывшего курсанта Воронцова прорваться к своим смертельно опасны. А фронтовые стежки-дорожки вновь сводят его не только с друзьями настоящими и с теми, кто был таковым в прошлом, но и с, казалось бы, явными врагами — такими как майор вермахта Радовский, командир боевой группы «Черный туман»…
Когда израсходованы последние резервы, в бой бросают штрафную роту. И тогда начинается схватка, от которой земля гудит гудом, а ручьи текут кровью… В июле 1943 года на стыке 11-й гвардейской и 50-й армий в первый же день наступления на северном фасе Курской дуги в атаку пошла отдельная штрафная рота, в которой командовал взводом лейтенант Воронцов. Огнём, штыками и прикладами проломившись через передовые линии противника, штрафники дали возможность гвардейцам и танковым бригадам прорыва войти в брешь и развить успешное наступление на Орёл и Хотынец.
Что остаётся делать солдату, когда он оказывается один на один со своей судьбой, когда в него направлено дуло автомата и вот-вот автомат лихорадочно запрыгает в руках немецкого гренадера? А что делать генералу, командующему армией, когда обстоятельства, хитрость противника и недальновидность вышестоящих штабов загоняют его в такое же безвыходное положение?
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.