Прорыв на Харбин - [45]

"При проведении наступательных операций командующие фронтами и армиями иногда смотрят на установленные для них разграничительные линии как на забор и как на перегородку, которые не могут нарушаться, хотя бы этого требовали интересы дела и меняющаяся в ходе операции обстановка.

В результате наши армии при наступлении идут прямо перед собой, в пределах своих разграничительных линий, не обращая внимания на своих соседей, без маневра, который вызывается обстановкой, без помощи друг другу, и тем облегчают маневр противнику и предоставляют ему возможность бить нас по частям.

Ставка разъясняет, что разграничительные линии определяют лишь ответственность командиров за определенный участок или полосу местности, в которых выполняется ими полученная боевая задача, но их нельзя рассматривать как неизменные и непереходимые перегородки для армий. В ходе операций обстановка часто меняется. Командующий обязан быстро и правильно реагировать на это изменение, обязан маневрировать своим соединением или армией, не считаясь с установленными для него разграничительными линиями.

Ставка Верховного Главного Командования, разъясняя это, разрешает и предоставляет право командующим фронтами менять в ходе операции разграничительные линий между армиями фронта, менять направление удара отдельных армий в зависимости от обстановки, с тем чтобы впоследствии сообщить об этом Ставке.

Командующим фронтами немедленно следует разъяснить эти указания всем командующим армиями.

Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин

А. Василевский"{38}.

Документ этот; всемерно поощрявший оперативную инициативу высшего командного звена (фронт - армия) естественно, сказался и на действиях командиров корпусов, дивизий и так далее. Мы перестали воспринимать границы своей полосы как незыблемые, стали больше помогать соседям, взаимодействие превратилось в тесное не только на флангах или в тактической глубине обороны противника, но и в глубине оперативной. Теперь командиры частей и соединений в соответствующей обстановке не просто запрашивали вышестоящего начальника, как им поступить, но докладывали свое решение. Конечно, оно санкционировалось или не санкционировалось, ибо лучшее решение с точки зрения командира дивизии не всегда является таковым с точки зрения командира корпуса или командующего армией. Но это другой вопрос. Важно, что инициатива была развязана и поощрялась во всех звеньях - сверху донизу. Я уже рассказывал о рейде подвижного отряда на Мишань, в полосу 35-й армии. Это был лишь эпизод. А поворот всего 26-го корпуса в полосу 5-й армии с западного направления на юг, на Муданьцзян, повлек бы за собой и поворот всей нашей армии. Ее фронт и без того уже растянулся километров на 180-190, если даже считать по прямой. Быстрая перегруппировка 59-го корпуса, его фланговый по отношению к противнику марш на Муданьцзян были пока исключены. Единственная дорога к этому городу от Линькоу была забита отходящими войсками японцев, и пробиться к Муданьцзяну передовая дивизия 59-го корпуса могла только с боем. Следовательно, на первых порах мы могли ударить на Муданьцзян только 26-м корпусом. Наши тяжелые артиллерийские бригады, а также понтонно-мостовые батальоны отстали на колонных путях. А штурм города с форсированием широкой, глубокой и быстрой реки, с необходимостью прорывать заранее подготовленную оборону требовал и солидной артиллерийской поддержки, и наплавных мостов. Правда, артиллерию в какой-то мере заменит нам мощная авиационная поддержка. Еще при подготовке операции, когда Маршал Советского Союза А. М. Василевский спросил, не потреплет ли наши колонны в тайге японская авиация, я передал ему разговор с командующим 9-й воздушной армией генералом И. М. Соколовым. Он сказал мне: "Не беспокойся. Будет у тебя и воздушный щит - 32-я истребительная авиационная дивизия, будет и меч - 251-я штурмовая авиационная дивизия". Слово он свое сдержал. Хотя с харбинского, мукденского, чаньчуньского и прочих аэродромов поднимались для бомбежки вражеские эскадрильи, но видели мы их над собой очень редко. Да и то больше в виде дымных, врезавшихся в леса факелов. О штурмовиках - "илах" я не упоминал, поскольку тактического взаимодействия у нас с ними не было, да и потребности в этом мы пока не ощущали. Но, проходя через Лишучжэнь, Линькоу, Мулин и другие города, видели объятые пламенем скопления эшелонов, разрушенные японские военные городки, базы и склады. Это работали штурмовики наш воздушный меч. Поэтому и штурм Муданьцзяна даже без тяжелой артиллерии представлялся вполне осуществимым.

Словом, собрал я своих ближайших помощников, послушал, что они думают о повороте 26-го корпуса на Муданьцзян. Большинство было "за". Советы советами, но, как заметил однажды в трудной обстановке на 1-м Прибалтийском фронте генерал Николай Михайлович Хлебников, решение приходится принимать самому. И всю за него ответственность брать на себя. В боевом донесении, отправленном в штаб фронта поздним вечером 11 августа, было сказано: "Решил: силами 59-го стрелкового корпуса, 75-й танковой бригады овладеть Линькоучжань{39}, силами 26-го стрелкового корпуса с 257-й танковой бригадой овладеть районом города Муданьдзян"{40}. Командование одобрило это решение, войска получили соответствующие боевые задачи.