Пророк Тьмы - [14]

Охрана знала это — уже не первую седмицу наблюдала она подобную сцену. Поэтому и сейчас стражники, несмотря на грозную славу гладиатора, на его внушительные размеры, на то, что он неоднократно пытался бежать из подземелья, разбились на кучки, рассказывали друг другу забавные истории, хохотали над ними и жевали изюм, сплевывая косточки на пол. Ведь раб обычно демонстрировал свою прыть только на песке арены; в другое же время лишь спал, ел безучастно, да сидел так, как нынче.

Поговаривали, что усмирение строптивого не обошлось без личного советника сатрапа, колдуна Ай-Берека.

Поговаривали, разумеется, шепотом… Сейчас Ай-Берек находился на террасе Хашида — стоял за спиной правителя. Сказать, что укрощение непокорного варвара обошлось без его помощи значит ничего не сказать. Ведь именно он, Ай-Берек, и никто другой, обуздал этого бешеного северянина.

Поначалу он предлагал казнить опасного пленника, но Хашид разубедил своего мага. «Столь великолепное хищное двуногое,— сказал владыка Вагарана,— буквально создано для убийства. И коли оно попало нам в руки, жаль просто так терять его. Сей экземпляр сумеет принести в боях на арене деньги и славу городу, мудрый Ай-Берек. Утихомирь его с помощью своего магического искусства, сделай так, чтобы презренный раб больше не досаждал нам, но лишь радовал нас. Тебе, я уверен, это будет не трудно».

Склонившись в почтительном поклоне, колдун Ай-Берек вернулся к себе в башню и извлек из тайника подобных которому в его обиталище имелось множество, крошечную коробочку эбенового дерева. В ней хранилась невидимая простому глазу нить из паутины желтого паука с Барахских островов. Паутина, сплетаемая паучком размером не больше ногтя, по кровожадности превосходящим всех насекомых на свете, прочностью не уступала хваленой карпашийской стали, а заметить ее мог лишь владеющий магическим зрением человек.

Все прочие люди и животные, натыкаясь на расставленные пауком сети, острые как бритва, обычно на месте умирали от потери крови… и тогда по стебелькам и листочкам кустарников спускалось притаившееся в ожидании этого мгновения крошечное насекомое, которое будет долго, жадно пить свежую кровь, раздуваясь, как мех от вина, и из желтого превращаться в пурпурное.

Обычные люди радовались тому, что паучок водится только на Барахских островах, черные же маги — огорчались. Для многих заклинаний и обрядов требовалась нить желтого паука, и волшебникам приходилось выкладывать за обладание ею огромные деньги. Но платили они не скупясь, не жалея, не торгуясь.

Ай-Берек вооружился алмазом, отшлифованным и обработанным специальными растворами. Поднес его к открытой коробочке. Увеличивая изображение предметов, алмаз давал возможность увидеть и крошечный моток паутины, из которого торчал кончик. За этот кончик миниатюрными щипчиками и ухватил паучью нить колдун. Потом взял заранее приготовленную иголку, вдел щипцами паутину в ушко. Произнеся короткое заклинание, вонзил острие иглы себе в палец. Проткнул его насквозь, пропуская в рану вслед за иглой и паучью нить.

Вызвав в мозгу образ усмиряемого раба, Ай-Берек выговорил его имя — Конан, а вслед за ним несколько слов, звучащих как скрежет когтей по металлу. На последнем слове паутинка, смоченная кровью волшебника, скрючилась, как волос над пламенем. Вот и все. Дело сделано. Приказание сатрапа выполнено. Презренный раб, этот дикарь, теперь в полной его, Ай-Берека, власти.

Когда смолк последний дерущий слух звук заклинания и невидимая паутина словно обуглилась, Конан вскочил с кучи гнилой соломы наваленной в темнице, где его держали. Сердце пронзила неожиданно острая боль. Повинуясь безотчетному чувству, он вскинул голову, и ему показалось, что с потолочного перекрытия спускается огромная сеть — темнее мглы тюремной камеры. Он выбросил перед собой руки, и тут на него навалилось тяжелое дремотное отупение. Последним, что воспринял взор киммерийца, было яркое, до рези в глазах, сияющее хитросплетение тончайших желтых нитей. И мир померк, погрузился в сон. Сон без проблесков жизни, без времени и пространства…

Заклятие с Конана Ай-Берек снимал только тогда, когда пленника выталкивали на арену, вкладывали в руки его собственный меч и оставляли один на один с другим гладиатором. Или гладиаторами. И варвару не оставалось ничего другого, как биться насмерть — в противном случае ему пришлось бы поменять колдовское забытье на полное, вечное небытие. И едва бой оканчивался, маг Ай-Берек вновь возвращал прежние чары. Колдун крепко держал нить паутины, в которой увяз строптивый раб…

Когда пелена дурмана впервые покинула мозг Конана, киммериец увидел вокруг себя желтый песок; казалось бы, только что он понуро сидел в своем подземном узилище, размышляя о новом побеге, и вот — на нем вдруг почему-то надето боевое облачение, а в руке сжат знакомый обоюдоострый меч. Гул толпы врывается в уши; подняв голову, северянин понял, откуда он исходит: гудел заполненный людьми амфитеатр, в котором проводятся гладиаторские бои. И он, Конан, стоит в центре арены.

Напротив себя варвар увидел человека — в четырех шагах от него подпрыгивал, взбивая босыми ногами песок, словно исполняя некий диковинный танец, очень высокий и очень худой негр, вооруженный деревянным щитом и тонким длинным копьем. Киммериец не успел ни удивиться внезапно проявившейся реальности, ни осознать, что происходило и происходит с ним, ни что бы то ни было вспомнить. Не успел — ибо негр неожиданно разразился боевым кличем и прыгнул в его сторону, одновременно выбрасывая копье, нацеленное в голову киммерийца.