Пророчица - [46]

Следующее, о чем стоит сообщить читателям и что имеет близкое отношение к основной сюжетной линии, это некоторые, достигшие моих ушей — пусть крайне неполные (даже лучше сказать — отрывочные) — данные о ходе следствия. За прошедшие с понедельника четыре дня Виктор и Антон, каждый по разу, побывали в прокуратуре, куда их официально вызывали для беседы (а попросту сказать, на допросы). Калерию пока что не трогали.

Виктор был первым, удостоившимся внимания следователя, — его вызвали в среду, но из него мне мало что удалось вытянуть по поводу задававшихся ему вопросов. У меня возникло подозрение, что в круг интересовавших милицию вопросов входили и такие, которые касались прошлого этого нашего соседа и о которых Витя упорно не хотел даже упоминать. То ли он — дитя военных лет — состоял в юности на учете в детской комнате милиции (или как они там раньше назывались), то ли на чем-то попался со своей молодежной компанией (с этими самыми корешками) и проходил по какому-то уголовному делу, хотя дело до суда в его случае и не дошло (я почти что уверен, что сидеть Витя не сидел и даже под судом не был — скрыть такой факт ему было практически невозможно), то ли еще что-то подобное. Учитывая стиль Витиной жизни, его круг знакомств и его активную нелюбовь к милиции, предположение о существовании в его биографии эпизодов, которые некогда сводили его с этим учреждением, имеет, на мой взгляд, очень большую степень вероятности. Но один важный факт, говорящий о направлении усилий следствия, Виктор не скрывал и рассказывал о нем достаточно подробно: следователь дотошно выспросил у него всё, что касалось появления в квартире тети Моти и ее пророчества. Здесь у него не было причин что-либо утаивать и он, по его словам, всё как на духу выложил следователю. Спрашивали его и о ночевке в коридоре, повторяя те вопросы, на которые он уже отвечал по свежим следам майору Макутину при допросе в квартире. Но нам нет нужды возвращаться к этой теме, об этом я всё уже рассказал раньше.

Антон был в прокуратуре утром в пятницу. Когда мы с ним впервые встретились после моего приезда, он как раз пришел прямиком с допроса, но не обмолвился об этом ни словом. И я понял почему. Он не хотел рассказывать о своей тете Моте, а именно она была основной темой, интересовавшей следователя. Почти два часа он выпытывал у Антона: что она за человек? в каком родстве с допрашиваемым? как он ее нашел и зачем привел к себе домой? сколько раз он ее посещал и о чем с ней разговаривал? навещал ли ее кто-то еще кроме Антона? жаловалась ли она ему на кого-то или на что-то? И так далее и так далее. Ясно, что все эти расспросы окончательно вывели из равновесия Антона, и так себя неуютно чувствующего в общении со столь грозной организацией и перед лицом напирающего на него следователя, так что домой он явился в полной растерянности и в растрепанных чувствах. И несмотря на это и на явную потребность излить кому-то переполнявшие его сомнения и тревогу, он ни звуком не выдал мне своей постыдной тайны о тете Моте и ее предвещавших беду воплях. Лишь потом, когда он убедился, что я и без него знаю об их с тетей воскресном появлении в нашей квартире и о последовавших за этим событиях, Антон решился рассказать мне свою версию происходившего — «раскололся», так сказать. Но я не собираюсь передавать здесь его рассказ и его точку зрения на то, что случилось, всё это уже известно читателям — не имеет смысла еще раз повторять то, что я, со слов Антона, вплел наряду со сведениями, полученными от других соседей в описание прошедшего воскресного дня. Антон уверял, что точно такую же картинку он нарисовал в своих ответах на расспросы следователя. Но во время этого неприятного разговора в прокуратуре обозначился еще один — довольно неожиданный — поворот темы: как показалось Антону, следователь проявил особенный интерес не только к тому, каким образом Матрена оказалась в нашей квартире (это-то было как раз понятно и предсказуемо), но и к тому как она ее покинула. Допрашивающий Антона капитан выпытывал всяческие подробности того, как приехавшая сотрудница дома престарелых забрала с собой тетю Мотю. Его интересовало, когда это произошло, была ли приехавшая одна или с ней были и другие люди, потребовал детально описать ее внешний вид, спросил называла ли она свою должность, свои имя и фамилию, спрашивал, встречался ли с ней Антон в доме престарелых, не забыл спросить какого цвета был газик, на котором тетка увезла Матрену, и кто сидел за его рулем, выразил свое сожаление по поводу того, что Антон не обратил внимания на номер автомобиля, и даже спросил, в какую сторону свернул газик, выехав на дорогу (об этом Антоша тоже не смог ничего путного сказать). И эта уйма вопросов составляла лишь часть того, что хотел узнать следователь, — Антону показалось, что около трети всего допроса было занято выяснением деталей этого мимолетного, продолжавшегося всего несколько минут эпизода. Всё это следовательское рвение по выяснению того, что не имело никакого серьезного значения и никак напрямую не было связано с возвещенным тетей Мотей пророчеством, вызвало у допрашиваемого Антона впечатление какой-то непонятной (а может быть, опасной) милицейской игры. Он старался исправно отвечать на задаваемые вопросы и не запутаться в каких-нибудь мелочах, но у него постепенно нарастало ощущение абсурдности происходящего.