Пророчица - [44]

Никакого другого объяснения опечатанной двери мне в голову придти не могло. Теперь, по логике вещей, можно было ожидать появления в нашей газете — через пару-другую месяцев — фельетона под хлестким названием (что-нибудь вроде «Сколько веревочка не вейся…») и со стандартным подзаголовком «Расхитители народного достояния на скамье подсудимых», а в числе героев этого фельетона и нашего соседа, занимающего на этой скамье свое место в качестве мелкой сошки из числа разоблаченных расхитителей.

Не могу сказать, что это открытие меня особенно задело: в конце концов, с Жигуновым меня ничто не связывало, симпатии к нему я, как уже говорилось, не испытывал, а то, что его могут привлечь в связи с его почти несомненным участием в разного рода темных делишках, лежало на поверхности — такое с нужными людьми время от времени случалось, пусть и не так часто. Но здесь уже всё зависело опять же от расположения планет и игроцкого счастья — как карта ляжет. Единственное, что мне показалось странным, это одновременное исчезновение и Жигунова, и его жены. «Подозревают ее в соучастии и недонесении? — подумал я, — но это вряд ли прокатит: помурыжат, да и отпустят». Короче говоря, хотя арест Жигунова и возбудил во мне понятное любопытство, я не чувствовал, чтобы меня это сильно затронуло или обеспокоило. Чужие люди, чужая, не слишком интересная мне жизнь.

Но пока я мылся, включал холодильник, завтракал (или уже обедал?) на скорую руку, раскладывал привезенные с собой книжки и бумажки, появился Антон. Увидев мою приоткрытую дверь, он незамедлительно направился ко мне и здесь, успев только поздороваться, вывалил на меня основные квартирные новости. У меня просто голова кругом пошла от услышанного. Хотя все мы знаем, что преступления — в том числе, и самые ужасные — неизбежная часть повседневной жизни, и мы время от времени что-то узнаем о неких кровавых происшествиях (обычно такие сведения доходят до нас в виде смутных слухов — в наших газетах сообщать об этом давно уже не принято), но одно дело слышать о том, что кого-то хладнокровно убили, и совсем другое — столкнуться с чем-то из этого разряда в своей собственной жизни. Я также много чего слышал и понимал, что отсутствие в печати сообщений о всякого рода зверствах объясняется не столько их чрезвычайной редкостью, сколько определенной издательской политикой (нечего, мол, пугать и будоражить население), к тому же в газетной среде количество разнообразных слухов, вероятно, на порядок превосходит аналогичную величину среди инженеров или музейных работников, но — еще раз повторю — я был буквально ошарашен услышанным от Антона (каково же было им видеть — не слышать от кого-то, а видеть! — всю эту картину). Долго мы с ним разговаривать не могли — мне надо было успеть в редакцию: отдать материалы и отчитаться за командировку, — да и рассказ Антона был довольно сумбурным, если не сказать лихорадочно бестолковым, он всё время перескакивал с одного на другое, и потому его сообщение напоминало то, как мальчишки, подпрыгивая и размахивая руками от переполняющих их чувств, пересказывают приятелям виденный фильм «про разведчиков»: «А он… и тут… д-ж-жих… а он…» Более подробные и связные разговоры и обсуждения были еще впереди, и основную часть их содержания я уже изложил в предыдущих главах. Тем не менее главные моменты происшедшего я из его рассказа уяснил, хотя они еще и не уложились у меня толком в голове, а потому мне еще не приходили на ум те очевидные следствия и пугающие выводы, о которых я уже говорил. Тут сразу нужно заметить, что в изложении Антона события начинались с того момента ранним утром понедельника, когда он был разбужен Виктором (правда, он мельком упомянул, что пьяный Витя ночевал на полу в коридоре, но на фоне всего прочего меня это и не заинтересовало — значение этого факта я еще не оценил), так что об эпизоде с «пророчеством» он не сказал ни слова. О самом существовании тети Моти и о ее предсказаниях я и узнал-то не от соседей, а, как ни странно, в редакции, где этот слух, оказывается, оживленно обсуждался в течение последних двух или трех дней, причем, надо сказать, содержание слуха достаточно верно отражало действительные события.

Можно не сомневаться, что главным источником охвативших, как выяснилось, весь город слухов о «кровавом пророчестве», были рассказы о нем Виктора: как юмористическое изложение обстоятельств тети-Мотиной «арии» перед Витиной полупьяной компанией в вечер перед убийством Жигуновых, так и последующие — в жилкоммунхозовской конторе, в ответ на расспросы не только Витиных приятелей, связавших его предыдущий рассказ с известиями о двойном убийстве в нашей квартире, но и более серьезных людей, прослышавших об этом чудесном предсказании. Понятно, что в этих разговорах никакого нажима на комическую сторону тети-Мотиного выступления не было. Виктору и самому уже было не до смеха, и, возможно, ему не особенно и хотелось распространяться на эту тему в широкой аудитории, но теперь, после того как его предыдущие рассказы стали известны далеко за пределами компании его