Пророчица - [29]

, — Виктор уже прекратил свои бесплодные попытки и, вернувшись в исходное положение, мирно спал. Приведенный к потерпевшему Антоша попытался растолкать спящего и, ухватив его за подмышки, поднять на ноги. Делал он это без видимого энтузиазма, поскольку Антон, сам почти не пьющий, не испытывал при виде пьяных обычного в наших краях умиления и симпатии к ним, тем более, что полупроснувшийся Витя отталкивал своего спасателя и упорно отказывался вставать: «Отстань, — отбивался он, — Тошка, отстань… я сам… отдохну немного… ну, отстань…» Так как Витя был крупнее Антона и намного его сильнее, финал этой борьбы представлялся неутешительным, а призывать на помощь Жигунова ни у Калерии, ни тем более у Антона желания не было. Ко всему прочему отбивавшийся и вслепую размахивающий руками спасаемый довольно чувствительно съездил Антошу по уху, что и решило исход дела.

— Ладно. Оставь дурака, — подытожила стоявшая поодаль и уже заметно озлобившаяся Калерия. — Ничего с ним не случится. Очухается — сам дойдет. А завтра я с ним поговорю еще.

На том и порешили. Антон скрылся в своей комнате и вскоре, наконец, заснул. Калерия, предварительно приоткрыв свою дверь, выключила в коридоре свет и тоже ушла спать. Жигуновы из своей комнаты не высовывались.

Приблизительно в это время часы на кремлевской башне пробили полночь. На этом и закончилось столь богатое событиями воскресенье — начался новый день. В коридоре нашей квартиры царили мрак и тишина, нарушаемая лишь похрапыванием и подсвистыванием спящего мертвым сном Виктора.

Глава 7. Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше…

Назвав эту главу первой строчкой из давней песни Булата Окуджавы — песенки про барабанщика, который «в руки палочки кленовые берет», я опять увожу своего потенциального читателя в сторону от того, что ему предстоит прочесть. Правда, в продолжении окуджавской песни есть слова, по смыслу подходящие к нашей теме: «ты увидишь, ты увидишь…» — они-то и подтолкнули меня остановиться на таком названии для жутковатой по содержанию главы, но всё же в бодрых (я бы сказал, в насыщенных оптимистическим настроем) стихах раннего Окуджавы нет ничего общего с описываемыми здесь событиями, кроме, пожалуй, того простейшего факта, что Виктор — а именно он выдвинулся здесь на роль главного действующего лица, и с его слов мне приходится описывать этот эпизод, — действительно, проснулся в этот день очень-очень рано. Было лишь самое начало шестого.

Надо сказать, что определенное проснулся в начале шестого не вполне точно выражает суть дела: может, вернее было бы сказать окончательно проснулся. За истекшие часы Виктор уже просыпался два или три раза. Каждый раз, осознав, где он, что и как, он приходил к верному решению: надо встать и, собрав силы, добраться до своей кровати, но приступить к осуществлению этого плана ему никак не удавалось, и через несколько минут он опять впадал в тяжелое забытье. Однако в этот раз, окончательно проснувшись, он смог выполнить намеченную программу-минимум. С трудом поднявшись и не вполне твердо держась на ногах, он первым делом отправился на кухню, где ополоснул лицо холодной водой и сделал несколько глотков из-под крана. Нельзя сказать, что ему полегчало: мутить стало еще больше. Я не берусь описывать Витины состояние и ощущения, но думаю, что это не так уж и обязательно. Та часть моих будущих читателей (а я не теряю надежды дописать сей опус до конца и приобрести каких-никаких читателей) — преимущественно мужская, — которая бывала в Витином положении, в моих описаниях и не нуждается, а тем, кто знает о похмелье лишь с чужих слов, я все равно ничем помочь не могу — тут требуется литературный талант не моего уровня — и могу лишь сказать, что чувствовал себя Виктор крайне скверно.

Посетив некий расположенный рядом с кухней храм уединения, наш герой нетвердой походкой поплелся в свою комнату, шаря на ходу по карманам и доставая ключи: к счастью, они оба оказались на месте — и от комнаты, и от входной двери. Каждый его шаг отзывался в голове резкой ужасной болью: будто гвоздь в голову забивают, делился он потом впечатлениями. «У… твою… — матерился он про себя, пытаясь вспомнить детали предшествующего вечера, — чем они нас там угощали? Кочегары хреновы! Настойкой боярышника? Ничего не помню». Добравшись, наконец, до своей кровати, он стащил с себя и бросил на стул мятую-перемятую и вывоженную в пыли и какой-то дополнительной белой грязи (известке что ли?) куртку, после чего постанывая и продолжая жалобно материться, улегся на покрывающее постель одеяло прямо в ботинках — нагнуться, чтобы расшнуровать их, у него не хватило решимости. Однако лежал он недолго, уже через пару минут стало ясно, что долго переносить эти мучения он не в состоянии. Лежа на мягкой постели, он чувствовал себя даже хуже, чем в момент просыпания на полу в коридоре. Наркотический, обезболивающий эффект алкоголя стремительно уменьшался, да и выпитый стакан воды, видимо, сыграл свою усугубляющую тяжесть состояния роль. Чтобы облегчить эту невыносимую пытку, надо было что-то делать, и Виктор хорошо знал, что именно ему требуется. Надо было срочно