Пророчество - [123]

Тихий стон послышался подле меня. Пронзенной стрелой был еще жив, но смерть надвигалась неумолимо. Тут я испугался, что, если меня застанут возле тела, обвинят в убийстве, спрятал кинжал в ножны, с трудом поднялся на ноги и бросил последний взгляд на безымянного врага, который отправил бы меня к праотцам, не вмешайся мой столь же таинственный ангел-хранитель. Сырой воздух липнул к лицу. Кто же так вовремя пустил стрелу, как давно человек с арбалетом следовал за мной? Я огляделся по сторонам, пытаясь пронзить взглядом туман, накрывший Эддл-хилл, но улица была безлюдна. Вдали, с восточной стороны, замерцал огонь, я встряхнулся и двинулся в противоположном направлении, покуда не попался.

Фаулер, озабоченно хмурясь, налил мне подогретого вина. Я сидел на скамеечке у огня в его маленькой уютной гостиной, а он нависал надо мной, опираясь рукой на каминную доску.

— Но послушайте, Бруно! Генри Говард — соучастник католического заговора, — заговорил он, выслушав рассказ о моих приключениях. — Если он подсылает к вам убийц, просите заступничества у Кастельно.

— Кастельно не имеет влияния на Говарда. Заговорщикам он нужен лишь постольку, поскольку они ведут через посольство переписку с Марией Стюарт. — Я отхлебнул вина и сомкнул пальцы вокруг чаши, пытаясь согреть их. — Ни Кастельно, ни французского короля они в грош не ставят. Для Генри Говарда я представляю угрозу, и он постарается избавиться от меня. Я буду в безопасности, лишь когда его арестуют.

Фаулер нетерпеливо прищелкнул языком. Впервые на моей памяти он утратил невозмутимое спокойствие.

— Знаю, что вы хотите сказать, — заспешил я, приподнимая руку, чтобы предотвратить еще не высказанное им замечание. — Вы меня предупреждали, что авантюра в доме Арундела добром не кончится, и вы были правы. Мне следовало прислушаться. Но мне чуть было не удалось!

Мой товарищ вздохнул, провел рукой по волосам:

— Такая уж у нас работа. Вы-то готовы были рискнуть. — В его голосе явственно чувствовалось сожаление. — Жаль, что чернила размылись. Такая улика прямиком отправила бы Генри Говарда на плаху вслед за старшим братом.

— Если бы я не прыгнул в воду, чтобы доплыть до лодки, меня бы прямо там и убили. Вы доложили Уолсингему об ужине у Говардов? О дате вторжения и списке гаваней?

— Само собой, — пробормотал он. — С утра передал через Фелипса. Но у меня нет письменных доказательств. Господи, Бруно, каков Генри Говард! — Он покачал головой и присвистнул, отчасти даже восхищенно. — Ничего себе амбиции у человека! Так сразу и не поверишь. Вы думаете, он и шотландского короля собирается устранить? Невероятно!

— Пройдет по трупам. У меня были все доказательства, и вот… — Я потер горло, оно все еще саднило. — Подождите, я еще не закончил.

Фаулер приподнял брови и, подтянув к себе подушку, уселся на нее, скрестив ноги, чтобы в этой удобной позе выслушать мой рассказ. Кое-что я опустил, в частности, не упомянул о пристрастии Говарда к магии и о том таинственном незнакомце, который подстрелил убийцу, напавшего на меня посреди улицы Святого Петра. О человеке с арбалетом я умолчал отчасти из гордости (мол, сам справился), отчасти же потому, что не мог отделаться от смутного беспокойства. Мне давно уже, еще до того как я поссорился с Говардом, мерещилось чье-то присутствие за спиной. Возможно, сегодня меня спасли не по дружбе, а чтобы продлить игру в кошки-мышки.

Отхлебнув вина, я перешел к рассказу о леди Ситон и походе в Геральдическую палату. Когда я добрался до сведений, полученных от старого шотландца, Фаулер в изумлении прикрыл ладонью рот и уставился на меня.

— Господи боже! — только и вымолвил он.

— Как же я раньше не подумал о Дугласе! Наверное, потому, что он — самый очевидный кандидат на роль убийцы. Но он всегда держался в стороне от интриг, сам по себе.

Фаулер покачал головой, решительно стиснул челюсти:

— Он хорошо играет свою роль, эдакий, знаете, ничем не интересующийся наемник. Но Дуглас поумнее нас всех, когда речь идет о выгоде или о его шкуре. Потому-то он и жив до сих пор.

— И вы ни разу его не заподозрили?

— Нет, — сдержанно ответил Фаулер. — Подумывал порой, учитывая его прошлое, но не более того, поскольку не видел для него в этом корысти. А он, видимо, присматривался к различным фракциям среди заговорщиков и пытался предугадать, у кого больше всего шансов захватить власть после вторжения.

— Почему вы с ним так друг друга не любите? — спросил я, допивая остатки вина.

Лицо Фаулера омрачилось.

— Это человек без совести и без принципов. Он втерся в доверие к шотландским лордам при дворе молодого короля Иакова и сталкивает их друг с другом. Ему наплевать на человеческую жизнь. А самое главное… — Тень пробежала по его лицу, голос упал до шепота. — Он отнял у меня лучшего друга.

— Убил?

— Нет, — отвечал Фаулер, потупившись. — Не убил. Хуже того: Патрик все равно что мертв для меня. Патрик Грэй. Мы дружили с детства, но Дуглас восстановил его против меня, подчинил себе, чтобы через него втереться в доверие к Иакову.

Голос молодого человека, почти никогда не поддававшегося эмоциям, исполнился такой горечи, что я призадумался над характером его отношений с этим Патриком. Фаулер тяжко переживал потерю друга, и я почувствовал внезапный прилив сочувствия к этому закрытому, почти неизвестному мне человеку, который по необходимости сделался для меня главным доверенным лицом. Мы мало что знали друг о друге. Быть может, под маской спокойствия и сдержанности Фаулер скрывает глубокие раны.