Пророчество орла - [18]

— И?

— Что «и»? — Макрон опустил глаза. — Ну, врезал я одному.

— Одному?

— Ну двум. А может, и еще нескольким досталось, кто их разберет. Мне уже не вспомнить. Один так и остался лежать.

— Понятно, — процедил Катон сквозь сжатые зубы. — Стало быть, ты не только лишился наших денег, но еще и посадил нам на хвост преторианцев? А потом еще и устроил эту бучу в таверне, в результате чего нас также разыскивает и городская когорта. — Катон потер лоб, стараясь привести в порядок мечущиеся мысли. — Ну а вдобавок ко всем этим «радостям» Нарцисс знает, что мы в Риме.

Макрон вскинул глаза:

— Точно?

— Он меня видел. Там, в цирке.

— Ты уверен?

— Да уж так уверен, что дальше некуда. Он мало того что смотрел прямо на меня, так даже рукой помахал. Ну а потом послал за мной стражу. А ты как думал, почему я так поспешно оттуда убрался?

Макрон пожал плечами:

— Я гадал об этом, да так ни к чему и не пришел. Ладно, теперь-то что будем делать?

— Вопрос хороший. Плохо то, что на него нет ответа. Бежать из города — это не выход: они наверняка пошлют соглядатаев с нашими приметами к городским воротам. Но остаться в Риме и залечь на дно мы тоже не можем: на это нужны деньги, а их у нас нет.

Повисло молчание. Потом Макрон прикоснулся рукой к разбитому лицу и поморщился, когда его палец уткнулся в здоровенный кровоподтек.

— Ох ты! Больно!

— Ты это заслужил.

— Спасибо за сочувствие, — проворчал Макрон. — Тебе не кажется, что сейчас нам лучше убраться с улицы?

Ночью Катон лежал на боку, уставившись в стену, настолько близкую, что благодаря пробивавшемуся сквозь разбитый ставень лунному свету видел, как поблескивает на растрескавшейся штукатурке осевшая влага от его дыхания. За все предыдущие месяцы он ни разу не чувствовал себя таким вымотанным, однако уснуть не мог: мысли его вертелись вокруг событий минувшего дня. Неуверенность в будущем, изводившая Катона с самого возвращения в Рим, казалась сущей ерундой по сравнению с отчаянием, которое он ощущал в нынешней ситуации. Спасти его сейчас могло разве что чудо.

Терзаемый подобными мыслями, Катон лежал неподвижно, уставившись в стену, как ему казалось, час за часом. А вот толстокожий Макрон, по своему обыкновению, заснул чуть ли не сразу же, как только рухнул на свой тюфяк, и сейчас его мощный храп сотрясал весь доходный дом. Некоторое время Катон подумывал о том, чтобы подойти и перевернуть друга на бок, но для этого пришлось бы выбираться из теплого гнезда, которое он устроил себе с помощью туники, армейского плаща и одеяла. Катон постарался притерпеться к шуму, постепенно перестал его замечать и наконец тоже провалился в сон.

…Пробудил его резкий, грохочущий стук. Час был ранний: едва рассвело, и в сером утреннем мареве еще можно было видеть луну. Присев на койке, Катон повернулся как раз в тот момент, когда после очередного удара старая деревянная дверь расщепилась, щеколда вылетела из пазов, а несколько выбитых планок, пролетев по комнате, врезались в стену, осыпав пол штукатуркой.

— Какого хрена…

Макрон разлепил глаза, и тут в комнату ввалились четверо стражников, в полном вооружении, с обнаженными мечами.

— Оставаться на местах! — выкрикнул один из них, подтвердив серьезность своего приказа взмахом клинка. Катон с Макроном замерли, после чего тот опустил меч и обратился к ним уже не угрожающим, а официальным тоном: — Центурионы Макрон и Катон?

Катон кивнул.

— Вас желает видеть Нарцисс.

Глава шестая

Макрон выругался и потянулся было к лежавшему у стены мечу, но преторианец отреагировал мгновенно, ударив кованым сапогом по запястью и придавив руку к полу. Центурион вскрикнул от боли, но, прежде чем успел еще что-нибудь сказать или сделать, почувствовал у горла острие клинка.

— Командир, мне не хотелось бы проливать кровь, — урезонивающим тоном промолвил преторианец. — Мы превосходим вас числом, застали врасплох, и в случае сопротивления вы оба будете убиты, прежде чем успеете обнажить мечи. Поэтому давайте не создавать друг другу лишних проблем.

Он выжидающе умолк, а когда Макрон кивнул, медленно поднял сапог, хотя клинок продолжал держать нацеленным на горло, и, не сводя с центуриона глаз, распорядился: — Фронтин, забери их оружие.

Один из его людей вложил свой меч в ножны и, пройдясь по комнате, собрал мечи и кинжалы центурионов. Только после того как тот вышел из помещения, начальник стражи убрал клинок от горла и отступил на шаг.

— Одевайтесь. И соберите свои пожитки.

Катон нахмурился.

— Пожитки?

— Да, командир. Боюсь, сюда вы уже не вернетесь.

По жилам Катона разлился холод, он онемел. Походило на то, что их сейчас отведут на казнь, а их имена будут навсегда вычеркнуты из истории. Впрочем, последняя мысль едва не заставила Катона горестно рассмеяться вслух. Что за нелепая претенциозность: они с Макроном не заслужили и строчки в примечаниях. Двое второстепенных участников провинциальной драмы отыграли свое — и обречены на забвение. Их имена не сохранятся даже в памяти людей, которые отведут их на смерть.

Все шло именно к тому, и в Катоне внезапно всколыхнулась ярость из-за того, что его жизнь обрывается так нелепо и бессмысленно, фактически едва начавшись.