Прорицатель - [153]

Он уселся, скрестив ноги и отдыхая после смены, а вокруг него собрался народ, причём никто не смеялся, не травил байки, не дрался и даже не ел — просто удивительно. Слушали, сосредоточенно нахмурившись, как важную сложную речь; кое-кто опустил голову или и вовсе закрыл лицо руками.

И было от чего. Длинные и тонкие, совершенно не воинские пальцы Чибиса бегали по отверстиям, помогая губам, и в каждом прикосновении было столько нежности — так не дотрагиваются и до детской кожи. Он прикрыл глаза, нащупывая мелодию, и она неслась, обретая чёткость, над ладьёй и всем миром — прямо к темнеющим небесам. Переливы не были ни весёлыми, ни печальными и казались совсем простыми, но говорили обо всём сразу. Белка слышал в них свой дом — тот, первый, сгоревший, — видел мать в живых и отца рядом, видел сестёр и братьев, и поля, и горы, в которых не бывал, и настоящую зелёную траву, которую видел последний раз в далёком детстве, когда эта долгая зима ещё не началась. Он валялся в этой траве под соснами, где нашли пристанище его рыжие тёзки, и смотрел на букашек и муравьёв, живущих собственной жизнью, и слушал пение птиц. И, будучи воином, он знал, что войны уже нет, что никто не умер, как тот дезертир, и что сам он вернулся живым.

Чибис оборвал игру на последнем звуке — резком и решительном, точно треск рвущегося холста или взмах косы — и Белка вздрогнул, возвращаясь к реальности. Не было никакого лета, травы и сосен; только ночь, море и палуба, открытая всем ветрам.

— Хорошо...  — сказал Волк, стоявший, как оказалось, совсем рядом; Белка не слышал, как он подошёл, и чуть сухарь не выронил. После трепетной мелодии его надтреснутый голос резал слух. — Хорошо он играет, шельма. Правда ведь?

— Да, — осторожно согласился Белка. — Очень.

— Совсем молодой ещё, — продолжил Волк, будто не расслышав и как-то странно глядя на Чибиса, который сосредоточенно протирал дудочку лоскутом, — а тоже — столько гнили видел... Всё война, будь она проклята. Вот ты, — он неожиданно ткнул пальцем Белке в грудь и обвинительно уставился на него; Белке в страхе подумалось, уж не приложился ли Волк к фляжке вьёнге. — Ты, небось, рад, что плывёшь на Армаллион? Рвёшься в битву, а? Доблесть свою доказывать?

— Ну...  — протянул Белка, на всякий случай отодвигаясь и ёжась от налетевшего ветра. — Не то чтобы доблесть...

— Ага, значит, на других поглядеть охота?

— Ну да... Поучиться, — Белка всё ещё не понимал, откуда в загрубелом лице Волка такое любопытство с зачатками свирепости. — Если я стану дружинником, я ведь должен знать... Разве это плохо?

Чибис на другом конце палубы поднялся по окрику и направился к вёслам, запахнув плащ — пришла его очередь. Он спрятал свою дудку, смехом ответил на чью-то колкость, подышал в горсть ладоней, пытаясь согреться... Что-то неуловимо-прекрасное покинуло его облик вместе с музыкой, и теперь это был просто Чибис — такой же, как всегда.

— Да нет, не плохо, — вздохнул Волк, точно потеряв к нему интерес. — Всё верно. Время учиться убивать... На вот, — он запустил руку за пазуху и вытащил что-то тёмное, скомканное. — Держи. Тебе она больше пригодится, а я не хочу руки марать.

Белка взял вещь и понял, что это шапка — пушистая, соболья, под стать воину вроде Волка. А потом догадался, какая именно — одна из тех, которые раздавали в войске от имени хайлира как тайное оружие Империи. Белке стало жутко, и он не знал, от чего больше — от слов Волка или его внезапного подарка.

— Мне не положено, — он протянул шапку назад, но Волк лишь досадливо отмахнулся. — Я же только оруженосец, я и биться-то не буду...

— И слава Бдящему, что не будешь, — сурово оборвал Волк. — Говорят тебе, забирай. Не учили, что старшим не перечат?

— Но тогда ты останешься без защиты...

— Уж я как-нибудь разберусь; всю жизнь обходился без сопливой заботы и колдовских штучек, и сейчас ничего не поменялось... Забирай. И, как доплывём, не суйся под клинки и драконье пламя. Держись ближе к Карпу, парень, — Волк развернулся и ушёл к трюму, громыхая сапогами, оставив Белку тонуть пальцами в дорогом меху, а мыслями — в догадках.

Волк что, считает бесчестьем скрываться за магией шапок? Ищет смерти? Хочет защитить Белку? А может, всё сразу?...

Белка прижал подарок к груди и огляделся — не видел ли кто. Кажется, нет... Как бы там ни было, надо хорошенько спрятать шапку, не то первый же десятник скормит его рыбам в наказание. И ни за что не поверит, что Волк отдал её сам.

* * *

Прибыв на Армаллион, Серый Князь очень быстро разобрался в ситуации — даже быстрее, чем предполагала Сейхтавис. На берегу, возле пышущего жаром, громадного чёрного ящера у них состоялся довольно короткий разговор, и на следующее утро предательница-Верховная без суда была заперта в той самой темнице, где накануне томилась беременная Ашварас.

Откровенно говоря, Сейхтавис и не протестовала. Она чувствовала себя такой измученной и опустошённой; а точнее — вообще себя не чувствовала. Будто вместе с рукой Ашварас отрубили её душу. Она как бы со стороны, с лёгким недоумением наблюдала за собой, оставшейся за тяжёлой дверью с засовом, за собой, свернувшейся на набитом соломой тюфяке и оставшейся в полном одиночестве. Князь приставил к ней сменявшихся охранников из своей дружины, и они обращались с ней очень почтительно: называли, точно в насмешку, «Верховной» или «госпожой жрицей», рвались исполнить любую мелкую просьбу, спрашивали, не нужно ли чего добавить к и так недурной еде... Впрочем, Сейхтавис почти и не ела — разве что жевала изредка безвкусный хлеб, чтобы хоть чем-то себя занять, да чертила взглядом узоры на каменной стене.