Перекусив на лавке пирожками, запив их у фонтанчика, они купили билеты на последние деньги.
В душном, битком набитом вагоне Жорика сморило. Он поудобней обхватил чемоданчик и захрапел.
Долгор безучастно смотрела в окно: она никогда не думала, что живет в такой огромной, необъятной стране. Электричка мчалась мимо ухоженных дачных домиков, заводских труб, каменных заборов, а перед глазами все еще были занесенные снегом безжизненные поля… У ней стыли ноги и кончики пальцев. Слезы стекали по морщинам: «Оёяа-е…» Найти человеческий след здесь — что увидеть в степи ветер!
Жорик очнулся от торможения, протер глаза. Поезд снова прикатил в зиму. На перроне было шумно. Толпилась молодежь. Веселые лица, вязаные шапочки, легкие куртки, лыжи на плечах. Жорик позавидовал беспечным лыжникам: у него ноша потяжелее. Взгляд скользнул поверх вязаных шапочек и пушистых веток под крышу маленького вокзала с эмблемой МПС, снег и тут приклеился к карнизу, к крупно нарезанным буквам.
Жорик пошевелил губами, разбирая название станции, а разобрав, задохнулся, застучал в окно.
— Березняки, Березняки!
Долгор вздрогнула — слово всплыло косой строчкой на стершемся извещении, — стукнула кулачком по стеклу: «Березняки! Мини хубун!»
Жорик сграбастал чемоданчик и старуху, растолкал пассажиров в тамбуре.
Снег вкусно хрумкал под кирзухами. Все было новым: каменный вокзальчик, мохнатые деревья, фонари, скамейки, водонапорная башня.
Жорик, оставив старуху, со стеснением в груди подошел к гомонящей, в ярком оперении стайке парней и девчат. Запнулся на ровном месте:
— 3-здесь была война?
Лыжники умолкли, завитушки девичьего смеха повисли в воздухе. Румяные, белозубые, голубоглазые, они ощупывали чужака с кепки до сапог.
— Ты что, дядя, с Луны свалился? — серьезно спросил широкоплечий парень, перебросив лыжи с руки на руку. Девушки захихикали…
Усадив старуху на лавку в пустом зале ожидания и наказав никуда не отлучаться, Жорик шагал по путям. Впереди горела рубиновая точка семафора, в нос бил креозотный дух. Ветер, подгоняя, холодил спину. За темной глыбой водонапорной башни слышался стук и звон. Бок башни был опален светом, значит, там кто-то есть.
Облитый желтым лучом человек в армейских галифе, сапогах, распахнув телогрейку, грузил в тачку уголь. Узкие блестящие рельсы уходили в раскрытую пасть башни, над воротами, освещая красноватую кладку и жирные угольные кучи, был укреплен прожектор. Кочегар не сразу обернулся на приветствие, сосредоточенно елозя лопатой. Жорик подошел ближе, подставляя лицо свету. Кочегар обернулся и — замер с лопатой, как памятник. В обоюдном изумлении таращились они друг на друга, наверное, одновременно помыслив о наваждении. Жорик хотел улыбнуться старому знакомому — «земляку», но тот бросил лопату, поднял короткий лом:
— Ни подходи! Слышь, не подходи!
Свет падал косе, оттеняя поллица — оно было страшно. Жорик понял: боится.
— Брось железку. Дурак, мне ничего не надо, — как можно спокойней сказал он и сделал шаг вперед.
— Не подходи! Зашибу! — «земляк» попятился, чуть не упал, лом звякнул по мерзлой куче угля.
— Что ж ты, брат во Христе, своего земляка, да?! — тонко выкрикнул Жорик и, ощущая холодок в груди, пошел на него.
«Земляк» размахнулся, взвыл, уронил лом и плюхнулся на угольную кучу.
Жорик присел рядом, помедлив, легонько толкнул в бок.
— Чего тебе? — глухо, не поднимая головы, сказал «земляк».— Ну… зови милицию… — он вынул из-за пазухи радиоприемник, протянул, не глядя. — Деньги!., нету денег…
— Дурак, — Жорик щелкнул колесиком, транзистор пискнул, передал штормовое предупреждение на завтра и на том, похоже, испустил дух. Жорик помолчал: глупо, в конце концов, обижаться на свое отражение.
— Ну, украли, украли у меня деньги! — не выдержав, вскочил «земляк». — Хмырь один напоил, гад!.. Ну?! Ударь, ударь, вот, лом возьми, ну?! Веришь?! У-у!
Жорик сдернул резинку с приемника и бросил на уголь плоскую батарейку. Полегчавший корпус протянул «земляку».
— На. Батарейку достань.
— Как это?! — оторопел тот. — Ты — мне? Вот это? За что?!
— За то самое.
— Врешь! В милицию заманиваешь! Не боись! Валяй! Вот он я, тут, с потрохами…
— Дурак, — сказал Жорик и поднялся.
— Не-ет! Ты погоди! — догнал его в темноте «земляк». — Ты… это… забирай свою тарахтелку! — Вдруг залился мелким бесом, словно в горле запрыгала горошина, засуетился. — А я тут разжился, ха! При кочегарке-то! Факт! Со вчерашнего вкалываю! Подменил одного, скопытился тут землячок… Сапоги вот дали… Хоть в армию счас! Местеч-ко — теплее некуда!
— А как же с этим… достоинством?
— Чего?
— Ну… Ты же запретил себе работать, — усмехнулся Жорик. — У тебя же этот… принцип!
— А-а, ты об этом… — почесался «земляк». — Хрен с ним! Ты-то каким ветром?
— Попутным… Я не один.
— Но?! Ты даешь!
— Курить есть? — облизнул губы Жорик.
— А то нет! Айда ко мне!..
Старуху они пристроили на лучшее место — на продавленный кожаный диван. В мрачном зале кочегарки в окружении больших маслянистых луж под высоким, теряющемся в темноте потолком ровно гудели, полыхая жаром, котлы. А в отгороженной фанерой бытовке было светло, на застеленном клеенкой столе сипел чайник, со стенки улыбались прикнопленные кинозвезды. На шатких ножках в углу — шкафчик с небогатой посудой.
