— Паркетчик где? — энергично бросила заглянувшая в приемную крупная, мужеподобная женщина в седом парике. Кивнула Жорику. — А, уже здесь! Молодцом!
Она простучала на высоких каблуках к двери напротив, точно так же обитой черной кожей, по-хозяйски погремела связкой ключей. Лица у посетителей снова приняли сонное выражение. Застрекотала машинка.
— Значит, так! — старшинским голосом сказала женщина в парике, вводя Жорика в кабинет. — Управиться до обеда!
Дернув за шнур, она подняла тяжелые малиновые шторы — Жорик увидел на паркете деревянный короб с набором столярных инструментов, стопку плашек. Женщина ушла, стуча каблуками.
В длинном кабинете даже стены, отделанные деревом, поигрывали солнечными бликами. Ворсистый палас был наполовину скатан, и Жорик отметил, что паркетины у самого плинтуса слегка отстают и горбятся. Перебрав в коробе сложенный по номерам инструмент, он успокоился — здесь работал мастер. Снял пиджак, скинул сапоги, чтобы не оцарапать паркет, огляделся: «Сюда, пожалуй, и его кошара поместится!»
Паркетом Жорик никогда не занимался, но слышал о нем в артели. Дядя Вася рассказывал, что дело это хоть и непыльное, но требует уважения. Когда Жорик слышал запах, как он говорил, хорошего дерева, то мог забыть про обиды. Он наморщил нос, предвкушая удовольствие, осторожно, как больного, простучал пол. Похоже, завелась сырость, но тут уж ничего не поделаешь. Правда, кое-что он может. Жорик погладил умащенное дерево, прижался ухом к паркету.
Он приоткрыл дверь, чтобы предупредить о несомненной сырости в перекрытии этажей, и услышал, как секретарша строгим тоном отвечала кому-то в приемной.
— Сергей Аюрович временно принимает в кабинете напротив. Здесь ремонт.
Жорик решительно опустился на паркет. Ну, что ж, пока настоящий паркетчик где-то ходит, он сделает, пожалуй, не хуже. Сергей Аюрович будет доволен. Да ради такого человека Жаргал Нуров готов перестелить весь паркет в этом белоколонном здании! Правая ладонь зачесалась, он взял из короба стамеску, потянулся к стопке плашек, расправил плечи…
Иногда Жорик ловил себя на мысли, что одушевляет дерево, даже безжизненную чурку. Дерево не камень. Когда-то оно росло в лесу, в семье братьев и сестер, радовалось дождю, шумело ветвями, приветствуя весну после зимней дремоты, и глубже пускало в землю свои корни… Ударь по нему топором — заплачет от боли смолистой слезой. Живое оно, дерево, и пусть его спилили, раскряжевали в леспромхозе, но корни, корни остались в земле, а значит, быть новым побегам и новой жизни. Проходя по улицам любого села, он обращал внимание на нижние венцы изб, не завелась ли гниль, морщился, как от зубной боли, если косилась ставня или после дождей зазеленела по краям крыша. Тогда он жалел дом, подходил и вслушивался в дерево, давно утратившее смолистый свой дух. Обращаясь к дому, он ругал хозяина, успокаивал потемневшие бревна, как успокаивают безнадежного больного. Перебирая пиломатериал где-нибудь на скотном дворе, он возмущался, что живой еще, сыроватый, желтеющий занозистыми гранями брус чья-то равнодушная рука бросила прямо в навозную жижу. Огорчался, если примечал в ровной и длинной доске сучок, что язвочку на теле здоровой плоти. Тогда дядя Вася, их артельный, кричал, что опять на Жорика «нашло», мужики галдели, что с такими темпами они не закончат шабашку в аккордные сроки.
«Находило» на него, впрочем, все реже и реже — с годами Жорик начал стыдиться жалеть дерево на людях. Кто его-то самого пожалеет? Человека жалеть куда труднее, Жорик это понимал…
Через два часа работа была закончена. Жорик аккуратно сложил инструмент, собрал в ладонь кусочки дерева, не найдя урны, сунул их в карман пиджака, сдул невидимую пыль с только что уложенных паркетин, четко выделявшихся на полу белым квадратом. С чувством собственного достоинства надел сапоги, разогнувшись, оглядел работу. И самый искусный паркетчик не усмотрит здесь изъяна: плашки лежали ровно, плотно, одна к другой. Он вздохнул. Благостнее и умиротворенное чувство объяло его. Сергею Аюровичу будет хорошо работаться, никакой скрип под ногами не отвлечет его от решения государственных вопросов. А то, что большие люди, думая о важных делах, имеют привычку расхаживать по кабинету взад и вперед, — Жорик видел в кино.
Женщина в парике, ею оказалась комендант здания, приняла у него работу, похвалила и сказала, что может провести в буфет. Жорик отказался. Комендантша достала из холодильника, стоявшего за книжным шкафом, сверток и обронила, что хотела бы иметь такой же паркет у себя дома. Жорик сглотнул слюну и кивнул.
Он еще раскатывал палас, когда в приемной послышались голоса. Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Сергей Аюрович с тонкой папкой в руке.
— Здравствуйте, — робко сказал Жорик, пересиливая острое желание поклониться.
— Здравствуйте, дорогой, спасибо, — ровным голосом, не повернув головы с седоватыми бачками, молвил Сергей Аюрович. Он устроился в кресле, зашелестел на столе бумагами.
— Не узнаете, Сергей Аюрович? — спросил Жорик, переминаясь.
Сергей Аюрович, записав что-то в настольном календаре, коротко взглянул на Жорика, улыбнулся.
