Пропавшая карта - [25]

У Мэтти очень интересные глаза – порой совсем синие, а порой – голубые. В этот момент они стали голубыми, как лёд. Взглянув на Ханцингера, он отрезал:

– Я не могу говорить за всех археологов.

– Так скажите за себя! – не унимался Ханцингер. Карстерс снова поморщился так, будто почуял какую-то вонь.

– За себя я могу сказать, – кивнул Мэтти. – Я не люблю, когда подобные люди пытаются заниматься раскопками.

– Ага! – торжествующе воскликнул шериф.

Тут вмешался Карстерс:

– А почему, собственно?

– Э? – Ханцингер выглядел озадаченным. – А это какая разница?

Карстерс глубоко вдохнул, но, прежде чем он успел что-то сказать, Мэтти ответил:

– Потому что они загрязняют окружающую среду, уничтожают исторические объекты и делают невозможным их научное изучение. Настоящие археологи не пытаются обогатиться за счёт продажи исторических находок. Им важно понять прошлое.

– Повтори-ка? – насторожился Ханцингер.

Мэтти повторил. Поскольку я и с первого раза вполне поняла, то на сей раз не вслушивалась, представляя тем временем собственный параллельный мир, где шерифом была бы я сама, и всё развивалось бы гораздо быстрее.

– Ладно, – кивнул наконец шериф, – я понял примерно. Всем всё ясно?

– По какому поводу? – спросила мама.

Шериф Ханцингер обернулся в её сторону.

– А если бы я сказал вам, что, прежде чем заселиться к вам в гостиницу, господин Лемэр некоторое время провёл в библиотеке, расспрашивая старую миссис Хейл?

– Допустим, – кивнула мама.

– И расспрашивал он о том, что ей известно о раскопках, которые велись много лет назад на старом маршруте Сококи…

Мама молча смотрела на шерифа и молчала.

– А миссис Хейл – местный архивариус, если вы не в курсе, – продолжал шериф.

Мама продолжала молчать. Я тоже часто именно так поступаю.

– Суть в том, – заговорил снова шериф, – что господин Лемэр интересовался исключительно ценностями. Что ты об этом думаешь, Мэтти?

Глаза Мэтти были похожи на две ледышки. Усы шерифа трепыхались, как если бы под ними затаилась усмешка. Мне никогда не доводилось кусать человека – впрочем, лучше не зарекаться, – но вот сейчас очень захотелось. У меня зубы гораздо меньше, чем у того олуха, которого я не хочу называть, но зато очень острые.

– Ничего не думаю, – пожал плечами Мэтти.

Воцарилось глубокое молчание. Казалось, все ждут, что шериф заговорит, а чего ждал он – вообще тайна за семью печатями. Наконец Карстерс сказал:

– Может, нам пора перейти ко второму вопросу.

Карстерс наклонился и что-то прошептал на ухо шерифу. В большое и волосатое ухо. Может, вы скажете, что я тоже покрыта волосами, но вид-то у меня при этом совершенно другой. И кстати: то слово, которое Карстерс шепнул шерифу, было «карта». Человеческий шёпот услышать совсем не сложно – во всяком случае, тем, чей слух подобен моему. У этого мохнатого недоразумения тоже слух ничего – не стану этого отрицать. Но какой в этом прок, если он вечно дрыхнет?

11 Артур

Стоял очаровательный летний день. Мы были на заднем дворе: Берта жарила на гриле сочные стейки, а я составлял ей компанию. Толстые сочные стейки рибай. Или ещё какой-то. Это не имеет ни малейшего значения, потому что мне ещё ни разу не попадался стейк, который бы мне не понравился. Да и слово «понравился» тут вряд ли уместно. Надо говорить «люблю». Мне никогда не доводилось пробовать стейк, в который бы я не влюбился.

Берта перевернула один из кусков. Пшш… Пшш…

– Это для тебя, Артур, – сказала она. – Ты же любишь полусырые?

Да!

– Или лучше слабой прожарки?

Да!

– Или средней?

Да! Да, да, да, да! Всё во мне кричало ей «да» так сильно, что я проснулся. Ну почему так всегда? Я же не хочу ни писать, ни другого чего в этом роде… А если бы и хотел – а сейчас, когда я об этом задумался, это уже не кажется невозможным, то я вполне способен сдержаться. Кроме того, я всё ещё был утомлён тем, чем занимался перед этим. Так отчего я проснулся?

Я открыл глаза. Что это? Что за столпотворение у нас в Большой Комнате? Наконец-то у нас постояльцы! Это хорошо. Тут я заметил, что знаком с некоторыми из этих постояльцев: это Мэтти и Карстерс, помощник шерифа. Навряд ли они постояльцы. Незнакомый мне тип выглядел довольно пугающе из-за огромных усов, закрывавших весь его рот. Довольно быстро я разглядел, что на нём форма, причём эта форма очень похожа на форму помощника шерифа. У неё цвет, как у той рвоты, которая у меня случилась, когда я как-то стащил тарелку маринованных оливок: тогда я обещал себе, что больше никогда не повторю этой ошибки, но потом это бывало ещё не раз. Но не суть: сейчас я внезапно оказался прямо в эпицентре событий, разворачивавшихся в Большой Комнате, причём – оставаясь прекрасненько лежать у камина. Иногда я сам себе удивляюсь.

– Второй вопрос, – говорил усатый толстяк, – это карта.

Мама, сидевшая на диване рядом с Хармони, – кстати, на этом диване сидеть нельзя, но я постоянно об этом забываю! – немного помолчала, прежде чем переспросить:

– Карта, шериф?

Вот оно что! Этот усатый тип – это шериф! Берта его время от времени поминает и всегда при этом очень ругается. Я отлично соображаю! Но, кажется, они говорят о какой-то карте. Не очень-то занимательно, но, может, они ещё сменят тему.