Пропавшая экспедиция - [60]

— Плотность камня намного выше плотности воздуха и воды, — сказал Жан Поль, — сквозь камень не пройдешь, но сквозь него ничего и не увидишь, а мы видим все, как на ладони.

— Сама по себе плотность еще не препятствие для света, стекло тоже имеет повышенную плотность, однако сквозь него все видно. Здесь роль играет структура.

— Но если эльмы — это духи, — возразил я, — то их плотность значительно ниже нашей, как же они проникают туда?

— Эфирные тела свободно могут проникать сквозь стены, чем меньше плотность тела, тем легче ему пройти через плотные слои.

— Это да, — сказал доктор Архангельский, — но эфирное тело не в состоянии поднять даже пушинки, как они могли построить все эти сооружения?

— Никто не знает, кто такие эльмы, также как никто не знает, кто построил все это. Короче, — сказал Николай Иванович, — ответа на все наши вопросы мы здесь не найдем, нужно спускаться в долину, а то действительно, придется ночевать на скалах.

Со странным чувством покидали мы загадочное капище. Как птица, бьющаяся о стекло в недоумении и растерянности, не может понять, почему не доступен ей мир за окном, так и мы стояли перед загадкой, разрешить которую не мог наш ум. Птица привыкает к тому, что она не может проникнуть в комнату через стекло, но понять, почему — она никогда не сумеет. На каком основании человек вообразил себя «царем природы»? Как мы, пылинки вселенной, решили что можем познать мир? Самый умный кот никогда не поймет основ интегрального и дифференциального исчисления, потому, что он только кот, и круг познания его ограничен. Чем мы лучше этого кота? У нас такой же мозг, который хоть и имеет больше возможностей, но тоже имеет ограничения. Видимо прав был Кузьма Прутков, говоря: «Нельзя обнять необъятного».

Над бездной

Холодный, порывистый ветер обжигал наши щеки и торопил нас вниз, туда, где было тепло и тихо, где зелень покрывала долину, куда не достигал рев ветра, и лишь пение птиц нарушало первозданную тишину. Мы шли вниз, петляя между скалами, пробираясь по обрывкам звериных троп, по осыпям, по камням, торопясь, чтобы тьма не застала нас на скалах.

Вдруг Ждан, идущий впереди, остановился:

— Нужно здесь пройти, — сказал он, показывая рукой вперед.

На нашем пути лежала отвесная скала, тропа, по которой мы шли, обрывалась, пунктиром проходя вдоль скалы, образованным мелкими площадками и выступающими камнями. Расстояние между ними не превышало шага, и пройти по этому пунктиру было бы несложно, если бы не зияющая под уходящей отвесно вниз скалой пропасть, на дне которой угадывалась река.

— Что, нет другой дороги? — спросил Жан Поль.

— Есть, — ответил Ждан, —но подниматься вверх надо, если по другой дороге пойдем, то засветло не успеем. Придется на скалах ночевать.

— Ну и черт с ним! — сказал Жан Поль. — Лучше уж на скалах ночевать, чем вниз сорваться!

— Ладно, — сказал Николай Иванович, — зря ль с собой альпинистское снаряжение тащим? Сейчас организуем страховку и пройдем. Мы с Валерой пробьем базу20, думаю, шести крючьев хватит, по крючьям через карабины пропустим веревку петлей, и пойдем парами, в связках, с индивидуальной страховкой. Сережа, скальные крючья у тебя?

— У меня, — ответил я, снимая рюкзак.

Мы разбились по связкам: Николай Иванович с Валерой, я с доктором Архангельским, и Ждан с Жан Полем. Сейчас альпинисты не обвязывают себя веревкой, а пользуются подвесной системой, похожей на парашютную, которая надежнее, мягче и безопаснее обыкновенной веревочной петли. Но у нас подвесных систем не было, Мы по-старинке вязали на груди булинь — морской беседочный узел, который после моряков стали использовать альпинисты до той поры, пока не появились подвесные системы.

Николай Иванович вбивал первый крюк в скалу у самого обрыва, второй он вобьет уже там, над обрывом, стоя на узком выступе скалы, потом прощелкнет веревку в карабин крюка, сделает несколько шагов, и вобьет следующий крюк, и так до тех пор, пока не пройдет всю тропу над обрывом. Веревка, продетая в карабины, висящие на крюках, станет той страховочной базой, по которой пройдут остальные. Крюк с характерным звоном входит в расщелину скалы, звон становится все тоньше и тоньше, до тех пор, пока высокий звон, доходящий до ноты «си» пятой октавы не скажет о том, что крюк вбит прочно и надежно. Шаг за шагом, продвигается Николай Иванович над обрывом, Валера его страхует, все спокойно, и вдруг…

— Камень! — закричал Жан Поль, услышав звук падающего откуда-то сверху камня.

Николай Иванович прильнул к скале, отклонившись в сторону от камня, летящего прямо на него. Нога скользнула по площадке, и сорвалась вниз. Он еще не успел вбить до конца четвертый крюк, не прощелкнул в карабин веревку, а расстояние до последнего вбитого крюка составляло более трех метров. Он сорвался в пропасть, пролетев, пока веревка не натянулась. Повис на последнем крюке. Валера, стоявший на страховке, постарался насколько можно смягчить рывок, плавно останавливая веревку.

— Николай Иванович, цел? — крикнул он в пропасть.

— Да цел, все нормально, — донеслось из пропасти.

— Постарайся найти зацепку!

— Сейчас, погоди, сейчас, попробую приблизиться к скале. Нет! Не могу дотянуться до скалы, тут склон отрицательный!