Пропавшая экспедиция - [27]

— Думаю, сесть сможем, — заключил он, — теперь давай людей искать, пока еще что-то видно.

Мы кружили и кружили над районом поисков, но никого так и не заметили.

— Двое должны быть здесь, в лагере, — сказал Саша.

Мы прошли еще несколько раз над площадкой, и Николай Иванович обратил внимание на то, что на самом краю площадки, возле скалы с подветренной стороны поднимался то ли дымок, то ли пар.

— Саша, смотри, — сказал он, — похоже, там кто-то в снегу берлогу оборудовал.

— Да, похоже, но самолет-то они должны слышать, почему никто не высовывается?

— Ты говорил, у них рация есть?

— Есть, они же мне радиограмму прислали.

— Попробуй с ними связаться.

— Уже пробовал, не отвечает никто!

— Ладно, сядем — посмотрим, но где же остальные? Или они все там, в берлоге зарылись?

— А, вот к той вершине нельзя поближе подойти? Они туда должны были направляться.

Вершина, о которой говорил Саша, была окутана облаками, нижняя кромка то опускалась, то поднималась, ветер проносил облака над горами, и иногда, на очень короткое время вершина открывалась полностью. Подходить близко под самой кромкой облаков к ней рискованно, можно внезапно оказаться в сплошной облачности в непосредственной близости от горы.

— Рискнем? — спросил я Николая Ивановича.

— Давай попробуем, — ответил он, — только очень близко не подходи, если в облачность войдем, разворачивайся влево, на обратный курс, за высотой следи.

Прибор, который показывает высоту над уровнем моря, нам не поможет, ориентироваться нужно только по радиовысотомеру. Выбрав момент, когда появился просвет между облаками, я повел самолет в направлении вершины, острым пиком пронизавшей небеса. Николай Иванович и Саша смотрели во все глаза, я пилотировал самолет, мне некогда было отвлекаться на поиск. Первый заход ничего не дал, второй раз я решил подойти как можно ближе, готовясь ввести машину в разворот при первых же признаках опасности. И тут Саша увидел черную точку, мелькнувшую на белом снегу. Он увидел ее тогда, когда машина уже ложилась в левый разворот, и крен ограничивал обзор вправо.

— Нужно по-другому зайти! — крикнул он, — так мы не рассмотрим ничего!

Я и сам понимал, что нужно зайти по-другому, надо обойти эту вершину правым бортом, но для такого захода придется почти вплотную прижаться к скалам. При ограниченной видимости и порывистом ветре недолго и крылом скалу зацепить, и тогда уже искать придется нас. Зато ориентир будет хороший — горящие обломки самолета на белом снегу, да что толку, все равно искать будет некому, ведь у них ни одного вертолета нет, а Ан-24 здесь делать нечего. Я прижал машину к самой скале и начал заходить, оставляя вершину справа. Только бы облака не опустились. Только бы снежный заряд не закрыл и без того ограниченную видимость. Ближе, ближе, еще ближе, радиовысотомер показывал пятьдесят метров, двадцать пять, двадцать — всё, ближе нельзя! И Саша, и Николай Иванович увидели его одновременно. Человек шел по снегу к вершине горы. Он был один, он не повернул головы, не посмотрел в сторону самолета, пролетавшего над ним, он упрямо, несмотря ни на что, шел к вершине.

Я уже начал разворачиваться влево, как Саша заметил второго альпиниста. Он двигался под девяносто градусов к направлению на вершину, путь его лежал… прямо в пропасть. Видимо он, потеряв ориентировку, считал, что возвращается в лагерь, но до лагеря этим путем дойти ему не удастся.

— Николай, Иванович, дай ракету! — сказал я.

Красная ракета взвилась в воздух, но альпинист на нее никак не прореагировал. Не прореагировал он и на самолет, когда мы прошли над самой его головой. Он упорно продолжал идти к пропасти.

— Они что там, оглохли и ослепли? — сказал Николай Иванович, — пройди над ним еще раз.

Я прошел рядом с ним в нескольких метрах над плато, по которому двигался альпинист, так чтобы можно было хорошо рассмотреть его с правого борта. И тогда мы поняли все, на нем не было солнцезащитных очков! Потеряв очки, он ослеп от режущей глаза белизны снега и льда. Но почему никто из них никак не реагировал на звук мотора? Рев двигателя низко летящего самолета они непременно должны были услышать! Услышать, и хотя бы повернуть голову в сторону самолета! Потом мы поняли, почему никто из них ничего не слышал.

В самом начале подъема погода резко ухудшилась, видимость упала почти до нуля, рядом с ними, метрах в трех, в скалу ударила молния, и они все оглохли, резкое изменение давления повредило барабанные перепонки. Потеряв визуальный контакт друг с другом, не слыша ничего вокруг, находясь в состоянии стресса, они разбрелись в разные стороны. Двое из них, которые держались вместе, решили вернуться на базу. У них еще хватило сил дать радиограмму, не слыша собственного голоса, и вырыть укрытие в снегу, с подветренной стороны скалы.

Человек шел к пропасти, не пройдет и десяти минут, как он сорвется вниз, и мы ничем, ничем не сможем ему помочь.

— Зайди со стороны пропасти, — сказал Николай Иванович, — навстречу ему, включи посадочные фары!

Может быть, свет посадочных фар, направленный прямо в лицо и поток воздуха от винта приведут его в чувство, и до него дойдет, что самолет прошел над ним, что его ищут. Зайдя со стороны пропасти, я вел самолет прямо в скалу, чтоб потом на последних метрах взять штурвал на себя, и пройти над самой головой альпиниста. Но когда я включил посадочные фары, ужас охватил меня, я не видел ничего перед собой! Свет фар, отражаясь от летящего снега, создавал перед глазами белый экран. Я перенес взгляд влево вперед, стараясь разглядеть в белой мгле то место, где начиналась пропасть. Я все же вовремя потянул штурвал на себя. Пройдя над альпинистом, я выключил фары и развернулся.