Пропавшая экспедиция - [23]

Крепко мне досталось за это выступление, заработал я выговор по партийной линии, а это уже не шутки. Да еще и особисты заинтересовались моей личностью, пригласили на беседу. «Ты, говорят, в Германии был перед войной с нашей делегацией?». «Ну, был, — говорю, — еще на „мессершмитте“ полетал, немцы не стеснялись, показывали, чем нас бить будут!» «Так, вот, — говорит, — генералов, с которыми ты в Германию ездил, расстреляли уже, как врагов народа, а тебя почему не тронули?». «Видно, не за что», — отвечаю. «Было бы кого расстреливать, а за что — всегда найдется». Так он мне ответил и отпустил, пока, особенно на слове «пока» ударение сделал.

Может быть, на этом бы все и закончилось, но подвел случай. Появился на нашем участке фронта один немецкий ас, Генрих Дитмар, тоже из испытателей, только я сам на фронт попросился, а его за неблагопристойное высказывание в адрес политики рейха на восточный фронт сослали. Правда, ничего такого он не сказал, повторил лишь слова Бисмарка, который говорил, что Россию можно победить в сражении, но нельзя победить в войне. После Сталинграда это было. Сказал в кругу близких друзей, но кто-то донес, другого расстреляли бы за сомнения в победе, но его, как одного из лучших асов рейха, просто отправили на фронт.

Я все хотел с ним в бою один на один встретиться, да как-то не приходилось. А тут раз, возвращаемся мы с задания, а правее шестерка фоккеров идет, шли мимо, в бой не ввязывались, у нас численное преимущество было, да нам было и не до них. Услышал я разговор немцев, а нужно сказать, что немецким, английским и французским владею я в совершенстве. Еще в бытность работы испытателем приходилось с технической документацией на иностранных языках разбираться, а поскольку я привык все делать основательно, то поступил в институт иностранных языков, на заочное отделение. Так вот, слушаю я, о чем немцы в эфире болтают, и вдруг слышу позывные Генриха, аса этого. Тут я не выдержал, бросил ему вызов по рации, сказал, что не может он считаться асом, пока со мной один на один не встретится. Мой позывной немцам тоже был известен. Вызов он принял, вышел из строя, стал разворачиваться, я тоже. Командир группы запретил мне принимать бой, но куда там! Сам ведь вызвал немца на поединок, как теперь отказаться?

Сошлись мы на встречных курсах, думал в лоб его взять, но от лобовой он ушел, грамотно ушел, упреждающим разворотом, меня заманивал. Но я эти штучки знаю, вправо за ним не пошел, ушел влево, и снова поймал его на встречном курсе. Немец опять не принял лобовой, перешли мы на вертикали. Крутились как черти, никак не мог я его подловить, от перегрузки в глазах темнеет, а он уходит. Потом я его потерял, исчез немец, будто растворился в воздухе. Каким-то звериным чутьем я почувствовал, что он сзади, ниже меня, нужно было решать мгновенно, думать он мне не даст. Уходить поздно, я газ убрал, и ввел машину в скольжение, быстро потерял скорость, немец не ожидал этого, и проскочил подо мной, скорость он сбросил, но поздно, повис впереди, в нескольких метрах. У меня позиции для стрельбы нет, пушки в сторону смотрят, да и близко слишком, и скоростенка маловата. Нужно было бы уйти, набрать скорость, но второй такой возможности он мне не даст. Довернул я влево, дал полный газ и засадил очередь по нему в упор, по крылу, около центроплана. Крыло у фоккера отвалилось, прямо надо мной прошло, и тут я почувствовал удар по фюзеляжу. Думал, столкнулся, слишком малая дистанция была, но нет, фоккер вниз ушел, беспорядочным падением к земле. Видимо, обломки обшивки по фюзеляжу ударили. Попробовал я рули, самолет управляется, мотор работает, значит нужно идти домой. Сделал я вираж над падающим фоккером, и увидел, что немец успел парашютом воспользоваться. При таком положении самолета выпрыгнуть из него очень не просто, хорошую тренировку нужно иметь, чтоб покинуть самолет, который бешено вращается, и тебя швыряет по всей кабине, и прижимает к бортам. Ну, да бог с ним, развернулся я и пошел домой.

Тут вижу, температура масла начала расти, видимо, обломки обшивки забили маслорадиатор, мотор вот-вот заклинит. Выбрал я полянку в лесу, и решил садиться. Сяду, посмотрю, может, удастся устранить повреждение и взлететь. Но до полянки не дотянул, мотор стал, плюхнулся я прямо в лес, а на полянку уже на одном фюзеляже выскочил. Почертыхался я, поматерился, да делать нечего, нужно к своим пробиваться, развернул карту, сориентировался, до линии фронта далеко, да и пробиться не реально, сразу к немцам в лапы попадешь. И решил я тогда идти к партизанам. В этом районе действовало крупное партизанское соединение, недалеко был и их аэродром. Я сам туда летал несколько раз на Ще-2. Был такой самолет, про него говорили: «Моторы У-2, хвост Пе-2, а летает едва». Но зря, хороший самолетик был, легкая транспортная машина. Взял я, значит, направление, и пошел. Немцев встретить не опасался, они в этом районе редко появлялись, крепко боялись партизан, крупное соединение — это вам не отряд, шороху наводили в тылах у немцев, дай боже!

Не прошел я и нескольких километров, как увидел в лесу парашют, и немца моего. Он, когда самолет покидал, ногу повредил, стабилизатором ударило. Встать он на ногу не мог, даже парашют не отстегнул. Пристрелить его у меня тогда рука не поднялась. В бою врага я не щадил, но чтобы вот так расстрелять беспомощно лежащего на земле — не смог. Бросить его тут помирать — тоже как-то не по-людски получается. Ничего лучше не придумал, как сказать, что беру его в плен и гарантирую жизнь. Взял и потащил на себе к партизанам. Красиво! Благородно! Но глупо и нереально! Я знал — партизаны пленных не берут. Все равно немца расстреляют. Но раз слово дал, нужно держать, даже если врагу ты дал слово.